Хорошо сочеталось с этими идеями и представление о том, что война должна очистить национальную культуру. Так, в 1914 году журнал Poetry Review мечтал о “катарсисе, который избавит от болезнетворных соков, пропитывающих в последнее время все вокруг” 152. В Англии самым известным сторонником этого взгляда был поэт Эдмунд Госс, предсказывавший, что война, как “дезинфицирующее средство”, отчистит “застоявшиеся пруды и забитые протоки разума”. В частности, он рассчитывал на избавление от вортицизма 153. С другой стороны фронта немецкий поэт Рихард Демель надеялся, что война подтолкнет простых немцев меньше думать о “свободе, равенстве и тому подобных вещах” и больше – о “том, как растут деревья”.
Особенно смешно эти помпезные заявления выглядели на фоне порожденного войной упадка культуры. Вместо национального подъема получилось торжество вульгарности. Дурацкие лозунги вроде Jeder Tritt ein Britt (“По британцу за каждый шаг”), Jeder Stoss ein Franzos (“По французу за каждый удар”) и Jeder Schuss ein Russ (“По русскому за каждый выстрел”) были в ходу по обе стороны фронта – достаточно вспомнить хотя бы британское “Повесить кайзера!”. Юмористические открытки старательно представляли войну смешной и безобидной: одна германская открытка, например, шутила над газовыми атаками, а итальянцы попытались увидеть смешную сторону творившегося в Бельгии 154.
Этот пошловатый юмор был частью более широкой тенденции, направленной на то, чтобы заставить кровопролитие выглядеть привлекательным – или, по крайней мере, менее отвратительным. В репортажах с фронта, которые Нортклифф писал лично, война выглядела приятным летним отдыхом: “Благодаря жизни на открытом воздухе, регулярному и обильному питанию, физическим упражнениям и свободе от забот и ответственности солдаты выглядят исключительно здоровыми и довольными”. Британские журналисты любили представлять войну спортом: “самой большой игрой” или “пробежкой с гончими” 155. Сквозь эти розовые очки было принято смотреть даже на смерть. Times цитировала Ллойд Джорджа, говорившего, что “британские солдаты обладают спортивным духом… они проявляют его, когда сражаются, и проявляют его, когда гибнут тысячами”. В мертвом британском солдате, как писал Уильям Бич Томас в Daily Mirror, было больше “скромной надежности и тихой стойкости”, чем в других покойниках, – “он как будто специально старался, умирая… избежать героической позы” 156. Особенно активно шла в ход эта словесная шелуха, когда росли потери. Так, вышеприведенные пассажи увидели свет во время битвы на Сомме. Французская пресса прибегала к такой же тактике сначала в первый – катастрофический – период войны, когда ей приходилось уверять читателей в безвредности германских снарядов, а затем в 1915 году. Во второй раз она невероятным образом делала акцент на хорошее настроение пуалю, “идущих в бой, как на пирушку”: “Они ждали наступления, как праздника. Они были так рады! Они смеялись! Они шутили!” 157
Кроме этого, пропагандисты стремились ободрить своих сограждан перспективой внутриполитических благ, которые обязательно принесет победа. Правительства с самого начала войны принялись воспевать национальное единство. Во Франции установился Union sacrée, в Германии – Burgfrieden
[36], а британские власти с удовольствием забыли об Ирландии и вернулись к “обычному ходу дел” (особую значимость этой фразе придавал тот факт, что в 1913–1914 годах дела шли совсем не как обычно). Ллойд Джордж первым попытался использовать эту тенденцию в политических целях, заявив в своей речи, произнесенной в Куинс-Холле в сентябре 1914 года, что он видит
среди всех классов, высших и низших, готовность отринуть эгоизм и признать, что честь страны зависит не только от добытой на полях сражений славы, но и от того, насколько ее граждане защищены от бед 158.
Фактически это означало завуалированное обещание сторонникам Либеральной партии, что военные расходы – как это было и со строительством дредноутов – будут вполне совместимы с социальной политикой и прогрессивным налогообложением. В дальнейшем британская военная пропаганда начала напрямую обещать людям, что война улучшит материальное положение народа, – отсюда “подходящие дома для героев” и так далее.
Аудитория
Но насколько действенна была пропаганда? Фактов, позволяющих дать ответ на этот вопрос, у нас, конечно, мало, но их все же достаточно для определенных предположений.
Цензура, вероятно, была по-своему эффективна – в пользу этого говорит тот факт, что журналисты много на нее жаловались. Она, безусловно, обеспечивала сохранение секретности в той мере, в какой это было невозможно во времена Второй мировой, когда даже геббельсовский контроль над прессой ничего не мог поделать с частными радиоприемниками. Британская пресса не сообщала о постыдной потере дредноута Audacious (“Отважный”) у берегов Ирландии в 1914 году, а о Ютландском сражении оповестила только через некоторое время после того, как оно завершилось. Немцы не представляли себе, насколько серьезными были бунты 1917 года во французской армии. Скорее всего, мирное население Франции это тоже себе не представляло.
Сама пропаганда тоже, вероятно, имела некоторые достижения. По крайней мере, она отлично продавалась. Так, оксфордская “Красная книга” разошлась тиражом в 50 тысяч экземпляров, из которых лишь 3500 были переданы Форин-офис для распространения за границей. К сентябрю 1915 года было выпущено 87 различных оксфордских брошюр, общим тиражом 500 тысяч экземпляров. Они стоили от одного пенса до четырех и тоже хорошо расходились. К январю 1915 года их было продано немногим меньше 300 тысяч 159. Скучный рассказ Джона Мейсфилда о битве на Сомме “На старой передовой” разошелся в Великобритании тиражом в 20 тысяч экземпляров, а в Америке тираж был почти четыре тысячи. В Великобритании было продано 4600 экземпляров брошюры Арнольда Беннета “Свобода: за что выступает Британия”. Мюрреевская “Внешняя политика сэра Эдварда Грея” также имела успех 160. Фильм “За империю” стал большой удачей – к концу декабря 1916 года его посмотрело 9 миллионов человек 161. По оценкам, делавшимся в последний год войны, поток публикаций Национального комитета по военным целям охватывал более миллиона читателей 162.
С другой стороны, маловероятно, что знаменитый плакат Альфреда Лите, на котором был изображен Китченер, был так эффективен, как можно было бы предположить, судя по его послевоенной славе 163. Фильм “Ты!” (снятый с теми же пропагандистскими целями) провалился в прокате 164. Более того, коммерческий успех имели и некоторые из антивоенных произведений. Брошюра Шоу “Война с точки зрения здравого смысла” разошлась тиражом в 25 тысяч экземпляров. Роман разочаровавшегося в происходящем Уэллса “Мистер Бритлинг пьет чашу до дна” до конца 1916 года выдержал 13 изданий и принес автору 20 тысяч фунтов только в Америке 165. “Огонь” Барбюса тоже стал бестселлером.
