И все же несмотря ни на что — а может быть, даже из-за таких претензий Ротшильдов — оказалось невозможным убедить Викторию возвысить Лайонела и сделать его членом палаты пэров. Слухи о возможной высокой награде ходили уже в 1863 г. Однако и среди придворных у Ротшильдов было немало врагов. Враждебность начала проявляться более открыто после смерти принца Альберта в 1861 г. После свадьбы принца Уэльского Шарлотта жаловалась, что ее родных не пригласили на праздник. «Лорд Сидни не счел нас достойными приглашения, — с горечью писала она, — хотя все континентальные Ротшильды с незапамятных времен угощают его всевозможными деликатесами, по сезону и нет… и он никогда не пренебрегал нашими зваными ужинами. Когда бедный принц был жив, папа обычно обращался к нему — если нас забывали или вычеркивали из списков приглашенных. Теперь никто не захочет беспокоить королеву». Еще одним врагом Ротшильдов при дворе был лорд Спенсер, который советовал принцу и принцессе не посещать бал у Ротшильдов, «так как принцу следует посещать только тех, у кого несомненное положение в обществе». «Ротшильды люди очень достойные, — добавил он, — но они получили свое положение главным образом благодаря богатству и, может быть, случайной красоте первой дочери, которую они выдали замуж». И сэр Фрэнсис Ноллис, личный секретарь принца, не одобрял дружбы своего хозяина с Ротшильдами; и конюший королевы Артур Хардинг считал необходимым пригласить приехавшего с визитом члена российской королевской семьи в Вестминстерское аббатство «в качестве нейтрализующего средства» после ужина у Ротшильдов, «сверкающего еврейским золотом». Сам принц Уэльский, очевидно, противостоял такому давлению. Когда Натти и Альфред посетили в 1865 г. королевский прием, Шарлотта торжествующе сообщала: «…Принц был изящен, как всегда, улыбался и пожимал руки — но ЕКВ приучил их к большим доброте и сердечности; однако их позабавил выговор, какой он сделал лорду Сидни, который, будучи совершенным джентльменом и ненавистником евреев, объявил Натти как месье „Рошиля“. „Мистер де Ротшильд“, — слетело с высочайших губ».
Еще одной важной союзницей в тот период была леди Илай, которая пригласила Натти, Альфреда, Фердинанда и Эвелину на бал для избранных, устроенный в честь принца и принцессы Уэльских в 1865 г.
Но ни она, ни наследник престола не находились в том положении, чтобы влиять на королеву в вопросах королевского покровительства. Виктория не спешила давать «титул и знак [ее] одобрения еврею», о чем Дизраэли сообщил Ротшильдам еще в 1867 г. Правда, следует подчеркнуть, что сам Лайонел не имел желания получать пэрство от Дизраэли. «Известно, что наш друг [Чарльз Вильерс, либерал и член парламента от Вулвергемптона] строил козни из-за абзаца в газетах относительно того, что мне пожалуют пэрство, — заметил он в письме жене в марте 1868 г. — Так же, как и повсюду, либералы хотели бы все делать сами… Он не мог понять, как не могли понять у леди П[алмерстон], что я ничего не приму от нынешнего правительства. Все они считают, что Диз многим нам обязан, — так что самое лучшее прикусить язык, и пусть думают что хотят… только забавно слушать их болтовню».
Его слова оказались провидческими, ибо, едва Гладстон стал премьер-министром, он предложил королеве сделать Лайонела одним из 11 новых пэров-либералов. Замысел, высказанный лидером либералов в палате лордов графом Гранвилем, заключался в том, что Ротшильды теперь представляют «класс, чье влияние велико благодаря их богатству, уму, литературным связям и их бесчисленным местам в палате общин. Разумно присоединить их к аристократии, а не прогонять в демократический лагерь». Но королева и слышать ничего не желала
[143]. Гранвилю пришлось с сожалением сообщить, что королева питает «сильные чувства по данному вопросу»: «Сделать пэром еврея, — сказала она ему, — это шаг, на который она ни за что не согласится». Побежденный, Гранвиль посоветовал Гладстону не форсировать события: «Она уступит, но нехотя, и до ее слуха дойдет столько критики, что она утвердится во мнении, что она лучше способна обо всем судить, чем ее правительство, и с ней будет труднее в других случаях». Гладстона раздражало то, что казалось ему непоследовательностью; он отказался поискать взамен Ротшильда другого «купца» (христианина). «Заслуга Ротшильда в том, что его положение четко определено и очерчено, — возразил он, как всегда, разумно и лаконично. — Ее возражения утратили законную силу. Будь они действительны, значит, она неправильно согласилась предоставить евреям гражданские права». Лайонел, говорил он, находится «в гораздо лучшем положении для повышения, чем любой, кого мы можем поставить на его место». Исключить его — значит «вернуть… неравенство, которое ранее существовало в законе и которое королева и парламент сочли нужным отменить». Премьер-министр предлагал любые возможные варианты — сделать Лайонела ирландским пэром, например, — но в конце концов вынужден был отступить. Он пытался вновь оживить свой замысел в 1873 г., но его предложение снова отклонили. Так Лайонел и умер простолюдином.
Была ли королева Виктория антисемиткой? Она признавалась в «некоем чувстве, от которого не может отделаться… ей неприятно делать пэром лицо иудейского вероисповедания». Впрочем, обвинение в расовых предрассудках кажется необоснованным ввиду ее привязанности к Дизраэли, который так гордился своим еврейским происхождением
[144]. Более того, ее возражения носили не столько религиозный, сколько социальный и политический характер. Как она заметила в дневнике, «мне придется отказать по причине его веры и… его богатства, полученного во многом благодаря денежным контрактам и т. д., а также указать на причуду вигов, которые хотят сделать столько пэров». По второму вопросу она писала подробнее Гладстону 1 ноября 1869 г.: «Она не может думать, что человек, обязанный своим огромным богатством контрактам с зарубежными правительствами на займы или успешным спекуляциям на фондовой бирже… имеет право претендовать на титул пэра Великобритании. Как бы высоко ни стоял сэр [так!] Л. Ротшильд лично в глазах общества, это кажется ей тем не менее вопросом азартной игры, потому что она ведется в гигантском масштабе и далека от той законной торговли, которую она чтит с радостью, в которой люди возвышались благодаря терпеливому трудолюбию и неизменной неподкупности по отношению к богатству и влиянию… такие люди, как покойный Томас Кабитт [архитектор] или Джордж Стефенсон, сделали бы честь любой палате пэров».
Однако ее слова можно счесть лишь отговоркой: к тому времени среди пэров уже было три человека, которые нажили состояние на банковской деятельности
[145]. Более правдоподобную причину ее отказа можно понять из ссылки Гранвиля на «нынешний несчастный антагонизм между палатой лордов и палатой общин». Палата лордов была главным источником оппозиции против принятия евреев в парламент; верхняя палата согласилась на компромисс лишь в последнюю минуту в 1858 г., дав палате общин право изменить текст присяги для новых членов. Возможно, королева боялась, что, если она сделает Лайонела пэром, это приведет к повторению баталий 1850-х гг. Стоит отметить, что Гладстон намеренно поднял вопрос о «пэре-еврее» одновременно с «пэром-католиком» (в лице сэра Джона Актона). Как выразился Гранвиль, когда вопрос снова всплыл в 1873 г., мысль о пэрстве для Ротшильда должна была дополнять «мысль о пэре-католике». На карту было поставлено нечто большее, чем награда верному либералу — члену парламента — за оказанные услуги.
