Хедив, в отчаянии и отвращении, предложил правительству вашего величества купить его акции немедленно — раньше он ни за что не стал бы слушать подобные предложения.
Четыре миллиона фунтов стерлингов! И почти немедленно. Лишь одна компания способна была представить такие деньги — Ротшильды. Они повели себя достойно восхищения, выдав деньги по низкой ставке [которая, судя по всему, составляла вычеркнутые „пять процентов“], и теперь весь пакет хедива ваш, мадам.
Вчера кабинет заседал четыре с лишним часа, и сегодня у Дизраэли не было ни минуты покоя; поэтому вы должны простить ему эту депешу, так как у него кружится голова. Целиком эту поразительную историю он расскажет завтра.
Сегодня, когда прибыла вторая телеграмма вашего величества, он находился в кабинете, поэтому просит простить его за столь краткий и глупый ответ — ситуация была кризисной.
Правительство и Ротшильды согласились держать все в секрете, но нет сомнений, что завтра все будет известно из Каира».
Еще более экстравагантным был его отчет, посланный леди Бредфорд: «Все азартные игроки, капиталисты, финансисты мира организовались и сбились в банды грабителей, выстроившихся против нас, а в каждом углу прятались тайные посланники, но мы поставили всех в тупик, и нас ни в чем не заподозрили. Позавчера Лессепс, компания которого владела оставшимися акциями, поддержанный французами, чьим агентом он выступал, сделал важное предложение. Если бы его приняли, сейчас весь Суэцкий канал принадлежал бы французам, и они вполне могли бы закрыть его… Фея [королева Виктория] в восторге…»
Позже, желая усилить впечатление дипломатического триумфа за счет Франции, Дизраэли рассказывал принцу Уэльскому, что Лайонел не мог «обратиться даже к самому сильному своему союзнику, парижскому кузену, так как Альфонс si francisé (офранцузился) настолько, что сразу же выдал бы весь замысел»
[168]. По мнению лорда Джона Меннерса, Дизраэли находился «в приподнятом настроении» благодаря удачному ходу и «предчувствова[л] вследствие этого большое оживление английского влияния за границей». Бисмарк трактовал случившееся как удар по престижу Франции; и позже мысль о том, что Дизраэли перехитрил французское правительство при поддержке Ротшильдов, подхватили такие французские антисемиты, как Ширак.
Противоположное мнение — точнее, мнение оппозиции — было смешанным; в конце концов, Дизраэли перехитрил либералов. Гладстон немедленно схватился за оружие. «Не знаю повода, — писал он Гранвилю, — который способен служить оправданием или извинением, кроме того, что с его помощью стало возможно предотвратить закрытие канала. Но… закрытие Лондонской и Северо-Западной [железной дороги] возымело бы такое же действие». Даже если бы покупку осуществили «в согласии с остальными силами», она стала «поступком недальновидным, чреватым будущими осложнениями»;
проведенная односторонне, она может считаться «глупостью, осложненной личной опасностью». Он предвидел «серьезные последствия». По мнению Гладстона, правильный порядок действий должен был включать парламентские консультации и привлечение Английского Банка. Но письмо Гранвиля Гладстону от 28 ноября представляло собой всего лишь череду полусырых вопросов. «Что касается моего первого впечатления, — писал он, — которому я не доверяю, дело кажется очень глупым». Правда, он сам не знал почему. Неужели «беспрецедентно… что правительство должно стать акционером частного предприятия, над которым они не получили бы контроля обычным путем?».
«Разве не достаточный политический ход — побудить другие страны принять необходимые меры предосторожности[?]
Разве не может быть, что Лессепс и Ротшильды ввели прав-во в заблуждение, дав такой стимул акциям Суэцкого канала угрозами, что их купят французские капиталисты[?]
Неужели прав-во намеревается купить на открытом рынке еще 100 тысяч акций по повышенным ценам, чтобы получить фактический контроль[?] Если да, не могут ли оставшиеся акционеры все же создавать им бесконечные трудности[?]
Разве не вызовет [покупка] всевозможные международные затруднения и вопросы[?]
Должен ли канал остаться в подчинении сил, действующих по своему усмотрению, которые мы всегда поддерживали, когда он принадлежал султану[?]
Разве можно брать на себя такую огромную ответственность, не проконсультировавшись немедленно с парламентом[?]»
«Я полагаю, — завершал он свои неубедительные доводы, — что чем тише мы будем держаться в вопросе о Суэцком канале, тем лучше в настоящее время». Такую точку зрения поддерживал и лорд Хартингтон, который официально стал лидером лейбористов после отставки Гладстона; он предвидел популярность хода Дизраэли.
Следовательно, дать полный выход инстинктивному неодобрению, какое осторожно высказывал Гладстон, предстояло бывшему министру финансов сэру Роберту Лоу. В своей, как язвил Дизраэли, «обличительной речи против „правительства спекулянтов“» Лоу утверждал, что общие издержки Ротшильдов — 150 тысяч ф. ст. за заем в 4 млн ф. ст. сроком на три месяца — приближались к 15 % годовых, цифра более подходящая для правительства Египта, чем Великобритании (очевидно, такую точку зрения разделяли многие в казначействе, включая секретаря У. Х. Смита). Либеральные критики также взяли на вооружение слова Гранвиля о том, что покупка акций дала толчок к «азартной игре на фондовой бирже» — спекуляциям египетскими облигациями, которыми занимались те, кто был в курсе, то есть Ротшильды. Впоследствии этому поверил поверенный Дизраэли Филип Роуз, который считал, что Ротшильды «сильно выгадали», «скупив египетских облигаций на миллионы». Сам Дизраэли считал, что они получили «по крайней мере ¼ миллиона», хотя Монтэгю Корри слышал из другого источника, что «Ротшильды ни в малейшей степени не воспользовались ценными сведениями, так как считали, что находятся на положении правительства». Еще одним доводом оппозиции стал избитый анекдот о том, что Натти как член парламента не имел права наживаться на государственном займе; данное утверждение легко опровергалось доводом, что Натти в то время еще не был полноправным партнером банкирского дома. Лайонел же в 1874 г. потерял свое место в парламенте.
Истина находится где-то посередине между этими двумя крайностями. С политической точки зрения было не совсем верно намекать, что Великобритания добилась контроля над Суэцким каналом и попутно расстроила планы французского правительства. По мнению Вульфа, правительство Франции еще раньше отказалось от покупки акций канала и потому видело во вмешательстве Великобритании желанное решение египетского вопроса. Кстати, и владение 44 % акций первого выпуска не давало Великобритании контроль над самим каналом (тем более что акции не обладали правом голоса до 1895 г., а после того получили всего 10 голосов). С другой стороны, после просьбы хедива выплатить 5 % вместо дивидендов по акциям канала британское правительство получило прямую заинтересованность в финансах Египта. Дизраэли был не прав, предполагая, что «Компания Суэцкого канала» в силу своего положения могла закрыть канал для британского судоходства; по закону такого не могло произойти. С другой стороны, никто не гарантировал, что закон, обязывающий компанию держать канал открытым для судов всех государств, всегда будут уважать. Как резонно заметил Дизраэли, владение акциями дало Великобритании дополнительный «рычаг влияния» — и более сильный повод для возможной мести — в случае угрозы ее средствам связи. Такую точку зрения приняли «Таймс» и другие банки (в том числе лорд Оверстоун). По прошествии времени она кажется вполне оправданной. Если бы правительство Франции не возражало против покупки, Ротшильдам не обязательно было поддерживать такую строгую секретность 23–25 ноября. Письмо Гюстава от 31 декабря намекает на то, что при известии о «перехвате» британцами Египта в Париже вначале началась «паника». Через две недели его старший брат передал завуалированную угрозу со стороны французского правительства: «Если Англия сейчас продолжит… политику вмешательства в дела Египта, придя на спасение хедива посредством еще одной финансовой операции и овладев главными доходными статьями страны, положение французского прав-ва может стать очень щекотливым…»
