Наконец, у Ротшильдов имелись чисто финансовые причины для того, чтобы постоянно изменять свое мнение о России. Например, большие краткосрочные депозиты российского золота в Лондонском доме во время кризиса Бэрингов в 1890 г. обязывали английских партнеров вести себя предусмотрительно в вопросах политических нападок; к 1891 г. эта преграда была устранена. Нельзя забывать и о растущих инвестициях французских Ротшильдов в русскую нефтяную промышленность. Более того, Жиро предполагает, что Ротшильды отказались от участия в займе 1891 г. именно из-за разногласий в сфере российской торговой политики, точнее, из-за протекционистских тарифов на импорт рельсов и нового налога на экспорт нефти. Возможно, сыграл свою роль и катастрофический голод в России в 1891 г., который, по крайней мере до некоторой степени, обострился из-за политики Вышнеградского. Но прежде всего важно помнить, что очередное падение цен на российские облигации произошло за месяц с лишним до отказа Ротшильдов участвовать в займе. Это само по себе предоставляет правдоподобное объяснение для их решения.
Если в «инциденте» 1891 г. и имелся политический подтекст, он связан с внутренней политикой Франции и трудностями «Компании Панамского канала», из-за которых ближе к концу года пало правительство Рибо. Ротшильды держались на безопасном расстоянии от «Панамского дела»; но некоторые доказательства подразумевают, что они так же враждебно отнеслись к упорным попыткам Рибо удержать компанию на плаву. Дипломатическое значение этого правительственного кризиса во Франции заключалось в том, что из-за него до начала 1894 г. отложилась ратификация франко-русской военной конвенции, по которой Россия соглашалась помогать Франции в случае нападения на нее Германии. Препятствием для дипломатического сближения стала продолжительная политическая нестабильность во Франции. Сам Альфонс в беседе с агентом Витте Рафаловичем выражал пессимизм в связи со способностью французского рынка по-прежнему поддерживать Россию, если правительство продолжит свою протекционистскую политику и будет повышать налоги.
Возобновить финансовые отношения с Россией Ротшильдов убедило назначение С. Ю. Витте министром финансов. И снова главным вопросом стало отношение к евреям. В октябре 1892 г. немецкий посол в Париже граф Мюнстер оценил ситуацию, и его оценка оказалась довольно точной: «Хотя ранее я… всегда полагал, что его величество император России никогда не сблизится с демократической республикой и не войдет ни в какой договор или альянс, я уже не уверен в том, не заключили ли какие-то договоры. Ротшильды, которые, хотя до последнего времени всегда считали, что ничего подобного не существует, уже не так определенно это отрицают; и они внезапно переменили отношение к России и обсуждают вопрос о займе в 500 млн [франков]. Ротшильды, которые до сих пор были роялистами, перешли на сторону республики и теперь весьма мягко обращаются с правительством, восстанавливая… свое влияние. Перспектива получить прибыль и, по словам Альфонса Ротшильда, надежда добиться лучших условий для евреев в России побудили здешний Дом вступить в переговоры о займе… Мне не кажется невероятным то, что жена нового министра финансов Витте, которую здешние русские дамы описывали мне как умную и весьма интересную еврейку, очень помогает добиться взаимопонимания с еврейскими банкирами. Парижская биржа боится, что Берлинская биржа ее затмит, а богатые евреи считают: если можно заработать деньги, они сумеют лучше помочь бедным евреям… в результате, хотя французский рынок насыщен русскими ценными бумагами, французы отдают свои хорошие франки за плохие рубли».
То, что Ротшильды частным образом ссылались на еврейское происхождение жены Витте, придает такой версии достоверность. Однако и здесь нельзя забывать об экономических соображениях. Заем, о котором слышал Мюнстер в 1892 г., не состоялся, и лишь в 1894 г. возглавляемый Ротшильдами синдикат выпустил облигации 3,5 %-ного займа примерно на 16 млн ф. ст. (400 млн франков). За ним в 1896 г. последовал трехпроцентный заем на такую же сумму; за этот заем Альфонса сделали кавалером Большого креста ордена Почетного легиона. К тому времени рост российских ценных бумаг начинал выглядеть устойчивым, хотя второй заем размещался среди инвесторов медленно — несмотря даже на весьма своевременный визит царя в Париж. Возможно, Ротшильдов также привлекла высказанная Витте цель перевести Россию на золотой стандарт, что сочеталось с их всемирными интересами в золотодобыче и аффинаже. Более того, в 1891 г. в Нью-Корте поговаривали об обращении к барону Гинцбургу, владельцу Ленских золотых приисков
[205].
И все же кое-что кажется парадоксом. Судя по личной переписке Ротшильдов, Лондонский дом участвовал в займе 1894 г. и не был против займа 1896 г. Однако у Мюнстера и других сложилось стойкое впечатление, «что Лондонский дом не желает… иметь ничего общего» с российскими финансами. Такое впечатление подтвердилось пять лет спустя. Мюнстер получил лишнее доказательство того, «насколько коварны эти большие евреи. Они всегда оставляют приоткрытой заднюю дверь». Позже историки склонны были полагать, что британские Ротшильды чувствительнее относились к притеснениям их единоверцев, чем их французские родственники. Тем не менее, судя по архивным данным, в деле были задействованы более тонкие соображения. По сути, Ротшильды проводили различие между восстановлением дружеских отношений Франции и России, к чему они относились вполне благосклонно, и к восстановлению дружеских отношений Англии и России, к чему они относились отрицательно. Подобное отношение может показаться противоречивым, однако их подход во многом был рациональным, если исходить из принципа равновесия сил. По мнению Натти, союз между Францией и Россией был вполне приемлемым; но вследствие такого союза возникало некоторое взаимопонимание между Великобританией и Германией. Этим объясняется та враждебность, какую выражали он и его братья по отношению к России, когда Витте рассматривал возможность размещения займа в Лондоне.
Истоки такой инициативы — в «усталости» парижского рынка. Как мы видели, цена русских облигаций достигла пика в августе 1898 г., а когда в конце лета Витте приехал в Париж, Альфонс заметил, что ему не хочется думать о новом русском займе, несмотря на рост доходности на все подряд
[206]. Об отказе он заявил после консультации с Натти, который, в свою очередь, обратился к Солсбери, заметив, что «лорд Ротшильд не испытывает ни малейшего интереса… поощрять Витте, если только в[аша] св[етлость] не сочтет желательным, чтобы он так поступил». В ответе, который замечательно иллюстрирует взаимодействие рынка облигаций и дипломатии, Солсбери соглашался: «…в нынешней ситуации не в наших интересах поощрять операции заимствования… Витте. Однако, в силу непредвиденных обстоятельств, дело может обернуться таким образом, поэтому не будет благоразумным слишком явно выражать свое нежелание помочь ему. Полезнее всего… убедить его в том, что у него еще есть возможность получить нашу помощь».
Намек был понят должным образом, и в январе 1899 г. русские внесли в Лондоне предложение о займе.
