Впрочем, имелся один регион потенциального конфликта Англии и Германии, где у Ротшильдов имелись вполне определенные интересы: Южная Африка. Если не считать убытков, которые несли владельцы акций золотодобывающих компаний, особенно возмутительным «рейд Джеймсона» в глазах Ротшильдов делал тот ущерб, какой вылазка нанесла англо-германским отношениям. Телеграмма Вильгельма II, в которой кайзер поздравлял Крюгера с тем, что тот дал отпор захватчикам, «не прибегая к помощи дружественных держав», надолго испортила англо-германские отношения. Важно, что в попытке умиротворить Крюгера Ротшильды полагались на Варбургов как на посредников. В 1897 г., когда Альфред принял участие в продолжительных дебатах о предоставлении уитлендерам прав голоса и гражданства, он предложил привлечь Германию к переговорам с Крюгером — правда, его предложение было тут же отклонено Чемберленом. Новым поводом для напряжения между Лондоном и Берлином стало сочувствие бурам, выражаемое Германией во время войны Великобритании с Трансваальской республикой. Можно ли считать, что именно из-за Южной Африки потерпел неудачу замысел англо-германского союза?
Возможно, важной частью возражений Ротшильдов против войны было то, что «определенное лицо в Берлине» — они имели в виду кайзера — «очень рассердится», если нападут на буров. Целью договора 1898 г. с Германией по Португальскому Мозамбику отчасти являлось то, что договор должен был помешать Германии встать на сторону Крюгера. Впрочем, перспектива войны ставила все подобные соглашения под сомнение. Во время кризиса Альфред постоянно поддерживал связь с Хатцфельдтом. В сентябре Альфред уверял его: несмотря на то что в Сити ждут войну, пока «нет оснований для паники». Однако это были пустые слова. Возобновившиеся в Германии разговоры о «континентальной лиге» против Великобритании в конце 1899 г. и перехват Великобританией немецких почтовых пароходов в южноафриканских водах в январе 1900 г. несомненно препятствовали англо-германскому взаимопониманию. Более того, нападки на политику Великобритании в немецкой прессе стали столь ожесточенными, что Альфред вынужден был выразить протест Экардштайну по поводу, как он выразился, «булавочных уколов» — «и, хотя булавка не слишком внушительное орудие, повторные уколы способны ранить…». В то же время Альфред пытался оказать давление на «Таймс», чей берлинский корреспондент Сондерс занимал все более резкую германофобскую позицию. В июне 1902 г. Альфред пригласил управляющего газетой Чарльза Моберли Белла к себе на ужин и поведал ему, что сам король озабочен тоном репортажей Сондерса. Когда Белл передал содержание беседы своему корреспонденту, Сондерс взорвался; его выражения свидетельствуют о том, что германофилия Ротшильда могла показаться непатриотичной — и даже хуже: «Я знаю мощь немецкого влияния — династическую, расовую и т. д., включая Ротшильдов. Это не бизнес. Это ужины, охота, тосты, финансы, почести, браки, династическая дружба. Это не закаленная сталь, как Джо Чемберлен или даже Лансдаун, это не по-английски… Сожалею, что вы обещали Альфреду Ротшильду передать ему свое решение в письменном виде… Все, что вы напишете, попадет к кайзеру. Он хочет исследовать ваших советников… Они хотят привязать к себе и Англию, и вас»
[210].
Англо-бурская война не так сильно повредила англо-германским отношениям, как боялся Альфред. Такие немецкие банки, как «М. М. Варбург», не испытывали никаких угрызений совести, когда в 1903 г. подали заявку на участие в Трансваальском займе
[211]. Что еще важнее, подрывая самоуверенность Великобритании, война укрепляла доводы за окончание дипломатической изоляции
[212]. Более того, именно во время Англо-бурской войны — в самом начале 1901 г. — Альфред участвовал в возобновлении переговоров, готовивших встречу Чемберлена и нового министра иностранных дел Лансдауна с представителями Германии на основании (выражаясь словами Чемберлена) «сотрудничества с Германией и верности Тройственному союзу».
Территорией, ставшей предметом серьезных переговоров — впервые Чемберлен поднял о ней вопрос в 1899 г., — стало Марокко. Из-за более поздних событий легко предположить, что разногласия между Великобританией и Германией из-за Марокко были неизбежными; но в 1901 г. такие предположения казались маловероятными. Более того, планы Франции на всю Северо-Западную Африку (подкрепленные в 1900 г. тайным соглашением с Италией), как казалось, требуют каких-либо совместных действий. Великобритания уже высказывала озабоченность из-за испанских крепостей в Альхесирасе, которые могли представлять угрозу для Гибралтара, стратегической позиции на Средиземном море. Более того, Бальфур попросил Ротшильдов в 1898 г. отказывать Испании в любых просьбах о займе. Возможность совместной франко-испанской «ликвидации» Марокко была вполне реальной. Очевидной альтернативой виделось разделение Марокко на британскую и германскую сферы влияния, причем Великобритании достался бы Танжер, а Германии — побережье Атлантического океана. Такой была главная тема проекта договора, который обсуждался в мае и позже, в декабре. Переговоры спорадически продолжались весь 1902 г. Гольштейн снова использовал «безопасный и полезный… канал Швабах — Ротшильд». На самом деле подобным планам помешало отсутствие интереса Германии в Марокко — как недвусмысленно заявили и Бюлов, и кайзер в начале 1903 г.
И все же, почему замысел англо-германского союза окончился неудачей? Почему в апреле 1904 г. Великобритания все же заключила широкомасштабное колониальное соглашение не с Германией, а с Францией? Один довольно простой ответ связан с самими участниками событий. Время от времени вспоминают о франкофилии Эдуарда VII, в то время как Экардштайн огульно возлагал вину за «то, что „высокие финансы“ были ближе к Франции и России» в «предположительно невежливом обращении… е[го] в[еличества] [кайзера] с Альфредом Ротшильдом» во время государственного визита в Великобританию. Главным камнем преткновения, возможно, стала полная незаинтересованность и даже подозрительность Солсбери, которую разделял его личный секретарь Макдоннелл. Последний весьма скептически реагировал, когда Альфред и Натти сами начали агитировать за англо-германский союз против России, сказав Солсбери, что Альфред «страдает манией величия» после того, как кайзер предложил ему орден за его вклад в дело англо-германской дружбы. Альфред принял почести (орден Короны 1-го класса), хотя счел себя обязанным написать Солсбери длинное письмо, в котором уверял (пожалуй, слишком пылко), что любые «оказанные услуги… явились результатом… единственного желания сделать то, что, по моему мнению, было в интересах моей страны, и потому я приложил все усилия к тому, чтобы вызвать лучшие чувства между Англией и Германией в нескольких случаях, когда отношения между двумя этими странами были серьезно напряжены»
[213]. В июле Макдоннелл сообщал об инициативах Альфреда в форме остроумных сценических ремарок:
