В таком контексте самые любопытные куски в «Конингсби» те, где речь идет о религии Сидонии. Почти с самого начала читателям сообщают, что он «той веры, которую исповедовали апостолы до того, как последовали за Христом», а позже — что он «так же тверд в своей приверженности законам великого Законодателя, как будто трубы еще звучат на Синае… он гордится своим происхождением и уверен в будущем своего рода». В одном важном отношении Сидония больше Дизраэли, чем Лайонел, так как говорится, что он потомок испанских марранов — евреев-сефардов, которые внешне перешли в католицизм, но тайно остались иудеями. Действительно, Дизраэли любил рассуждать о том, что и его предки были сефардами. Но почти все остальные внешние черты «списаны» с Ротшильда. Так, в молодости для Сидонии «…были закрыты университеты и школы… получившие первые сведения об античной философии благодаря учености и предприимчивости его предков». Вдобавок «его вера не давала ему заниматься профессиями, доступными для гражданина». Однако «никакие мирские соображения не способны побудить его испортить чистоту расы, которой он гордится», женившись на нееврейке. И только после того, как подробно излагаются взгляды Сидонии на его «расу», Дизраэли одерживает верх над Лайонелом: «Евреи — несмешанная раса… Несмешанная раса наивысшей организации, аристократия Природы… В своих всесторонних путешествиях Сидония посетил и изучил еврейские общины всего мира. Он нашел в целом, что низшие классы испорчены; высшие погрязли в алчности; но он чувствовал, что умственное развитие не ухудшилось. Это давало ему надежду. Он был убежден, что организация переживет преследования. Когда он размышлял о том, что они вынесли, приходилось лишь удивляться тому, что раса не исчезла… Несмотря на века, десятки веков деградации, еврейский ум оказывает глубокое влияние на европейские дела. Я говорю не об их законах, которым вы до сих пор подчиняетесь; не об их литературе, которой насыщены ваши мысли, но о живом еврейском интеллекте».
И все же даже здесь различимо влияние Ротшильда. Когда Дизраэли хочет проиллюстрировать свою мысль о степени еврейского влияния, он с необычайной прямотой приводит пример из недавней истории Ротшильдов. Его Сидония говорит:
«Я только что сказал, что завтра еду в город, потому что положил… за правило вмешиваться, когда на ковре государственные дела. В других случаях я никогда не вмешиваюсь. Я читаю о мире и войне в газетах, но никогда не тревожусь, кроме тех случаев, когда мне сообщают, что монархам нужно больше денег…
Несколько лет назад к нам обратилась Россия. Конечно, между двором в Санкт-Петербурге и моей семьей не было дружбы. В целом связи поддерживались через голландских родственников; и царь не соглашался пойти нам навстречу в ответ на наши просьбы заступиться за польских евреев, многочисленных, но самых страдающих и деградировавших из всех племен. Однако обстоятельства привели к некоторому приближению… к Романовым. Я решил лично поехать в Санкт-Петербург. По прибытии у меня состоялась беседа с российским министром финансов графом Канкриным; я узрел перед собой сына литовского еврея. Заем был связан с испанскими делами; я решил компенсировать Испанию из России. Немедленно по прибытии мне дал аудиенцию испанский министр сеньор Мендисабель [так!]; я узрел такого же, как я сам, сына нового христианина, арагонского еврея. После того, что стало известно в Мадриде, я отправился прямиком в Париж, чтобы побеседовать с президентом Французского совета; я узрел сына французского еврея [предположительно Сульта].
…Так что, мой дорогой Конингсби, вы видите, что миром управляют совсем другие персонажи, а не те, кого воображают те, кто не находится за сценой».
Оставив в стороне фантазию Дизраэли, что выдающиеся фигуры сами являются евреями, видно, что на такие мысли его явно вдохновляли Ротшильды.
Есть даже явная и очень злободневная аллюзия на то, что евреи в политическом смысле «выстроены теми же рядами, что и уравнители, и латитудинарии, и скорее готовы поддерживать политику, которая может даже подвергать опасности их жизнь и собственность, чем кротко существовать при такой системе, которая хочет их принизить. Тори в решающий миг проигрывают важные выборы; евреи выходят вперед и голосуют против них… И все же евреи, Конингсби, по сути своей — тори. Торизм, более того, всего лишь скопирован из могущественного прототипа, скроившего Европу». Легко понять, почему Ханне понравилась эта книга. Как она писала Шарлотте, «размышляя о хороших качествах расы Сидонии, приводя много доводов в пользу их эмансипации, он с умом ввел много знакомых нам обстоятельств и весьма тонко нарисовал персонажа… Я написала ему и выразила восхищение плодом его духовного труда».
Если «Конингсби» можно считать зашифрованным посвящением Лайонелу, то «Танкред» — посвящение его жене. Сцена в Лондоне снова поставлена с многочисленными ссылками на Ротшильдов. Мы наносим визит на «Цехинный двор», а также в пышно убранный дом Сидонии. В разговорах присутствуют намеки на попытки Сидонии приобрести французскую железную дорогу, которую называют «Грейт Нозерн». Сидония снова выступает рупором самого Дизраэли, который пытался переопределить христианство как по сути вариант или результат развития иудаизма: «Я верю [заявляет Сидония], что Господь говорил с Моисеем на горе Синай, а вы верите, что его распяли в образе Иисуса на горе Голгофа. Оба они, по крайней мере в плотском смысле, были детьми Израиля: они говорили на иврите с иудеями. Пророки были только евреями; апостолы были только евреями. Азиатские церкви, которые исчезли, были основаны урожденным евреем; и римская церковь, которая говорит, что будет длиться вечно, и которая обратила этот остров в веру Моисея и Христа… тоже была основана урожденным евреем».
Однако самые смелые заявления в этом смысле делает персонаж по имени Ева. Конечно, будучи сирийско-еврейской принцессой, она внешне мало похожа на Шарлотту; однако описание ее лица намекает на то, что в некотором смысле Шарлотта послужила Дизраэли образцом. Исключать этого нельзя, хотя внешне Шарлотта совершенно не похожа на Еву. Например, она, как все Ротшильды, питает отвращение к смешанному браку и переходу в другую веру. «Евреи никогда не смешивались со своими завоевателями!» — восклицает она, и позже: «Нет; я никогда не стану христианкой!» Точно так же любимая тема Дизраэли — общие истоки иудаизма и христианства — нашла отголоски в ее сочинениях. «Вы из тех франков, которые обожествляют еврейку, — спрашивает Ева, когда впервые встречается с Танкредом (в оазисе на Святой земле), — или из тех, других, что поносят ее?» Иисус, напоминает она, «был великим человеком, но он был евреем; а его вы обожествляете». Поэтому: «Половина христианского мира обожествляет еврейку, а вторая половина — еврея». Еще в одном пассаже, навеянном Ротшильдами, Ева спрашивает Танкреда:
«— Какой величайший город в Европе?
— Несомненно, столица моей страны, Лондон.
— Сколь богат должен быть там самый почтенный человек! Скажи, он христианин?
— Я думаю, он принадлежит к твоей расе и вере.
— А в Париже? Кто самый богатый человек в Париже?
— Думаю, брат самого богатого человека в Лондоне.
— О Вене мне все известно, — сказала она улыбаясь. — Цезарь делает моих соотечественников баронами империи, и по праву, ибо без их поддержки она за неделю развалится на части».
