Следует добавить, что доводы Натти против повышения подоходного налога и налога на наследство не выдержали проверку временем. «Сокращенные доходы, — заявлял он, — означают уменьшение денег, которые можно потратить, уменьшение занятости; увеличение налога на наследство означает уменьшение капитала и подоходного налога, рост подоходного налога означает, что меньше денег можно сэкономить и меньше будет капитала, облагаемого налогом на наследство». Таким образом, призывы оставить богачей в покое, чтобы они могли наслаждаться своим по большей части незаработанным и унаследованным богатством, не выдерживали критики. Общество все больше демократизовалось, и политика «увеличения подоходного налога для капиталистов и состоятельных людей» имела несомненные и неопровержимые преимущества. Пусть даже Натти справедливо предупреждал, что сравнительно скромный рост налога на наследство — лишь первый шаг, он обречен был проиграть дебаты, особенно после того, как он признал, что «налоговое бремя должно падать на плечи тех, кто лучше приспособлен к тому, чтобы нести его». И возражения Ротшильдов против земельной реформы с целью увеличения количества мелких собственников на Британских островах были разумными с экономической точки зрения, но в то время звучали как просьба крупных землевладельцев об исключениях. Они отстаивали устаревший принцип практического представительства, чтобы оправдать противодействие палаты лордов по отношению к правительственным мерам на основе успехов оппозиции на промежуточных выборах. Конечно, либералы понимали, что их большинство в палате общин после выборов 1910 г. сократится. Но в конце концов именно палату лордов лишили права накладывать вето на финансовые законопроекты. Разумеется, в конечном счете налоги, введенные Ллойд Джорджем, были приняты. «Не могу утверждать, — задумчиво писал Натти в январе 1910 г., — что… массы… способны сочувствовать богачам, которых облагают налогом». Судя по всему, тогда эта мысль впервые пришла ему в голову.
Дабы облегчить жизнь либералам, Натти, сам того не желая, дал правительству идеальную дубинку, которой можно было побить его еще до публикации «народного бюджета». Правительству, несомненно, было бы трудно оправдать новые налоги, если бы доходы, которые характеризовали первые два года его пребывания у власти, и дальше превосходили расходы. Можно было бы возражать против повышения прямых налогов, если бы бюджет был несбалансирован из-за «пенсий по старости и другим различным подачкам, которые требуют демократические сторонники [правительства]». Но в действительности большая часть той дыры, какую пытался заполнить Ллойд Джордж, образовалась из-за роста расходов на оборону; а именно их пылко поддерживали Натти и его сторонники в Сити. Натти публично одобрил программу военной реформы Ричарда Халдейна (хотя в личных беседах он возражал против превращения прежнего народного ополчения в Особый резерв)
[219]. Кроме того, Натти и Лео еще больше воодушевило решение увеличить расходы на флот (не в последнюю очередь потому, что тем самым они могли утереть нос радикалам). Но поддержка Натти планов строительства не 4, а 8 дредноутов в начале 1909 г. стала досадной тактической ошибкой. Когда он недвусмысленно признал, что «дело потребует больших расходов… а в дальнейшем понадобится еще больше», поскольку флот необходимо содержать «в высочайшей степени боеготовности», он подарил Ллойд Джорджу крупный козырь. А когда канцлер казначейства нанес ответный удар «неизбежному лорду Ротшильду» в речи в ресторане «Холборн» — в тот самый день после митинга против бюджета, на котором Натти обвинил его в «социализме и коллективизме», — он предоставленной возможности не упустил: «В самом деле, во всех подобных вещах у нас слишком много лорда Ротшильда. Мы не должны проводить в нашей стране реформы в защиту трезвости. Почему? Потому что лорд Ротшильд разослал в палате лордов циркуляр, в котором так написано. (Смех.) Мы должны строить больше дредноутов. Почему? Потому что лорд Ротшильд сказал так на митинге в Сити. (Смех.) Мы не должны платить за них, когда получим их. Почему? Потому что лорд Ротшильд сказал так на другом митинге. (Смех, одобрительные возгласы.) Вы не должны платить налог на наследство и налог на сверхприбыль. Почему? Потому что лорд Ротшильд подписал протест от имени банкиров, заявив, что он этого не потерпит. (Смех.) Вы не должны платить налог на подаренное имущество. Почему? Потому что лорд Ротшильд, как председатель страховой компании, сказал, что ничего не выйдет. (Смех.) Вы не должны платить налог на незастроенные участки. Почему? Потому что лорд Ротшильд — председатель компании промышленного жилья. (Смех.) Вы не должны платить пенсии по старости. Почему? Потому что лорд Ротшильд был членом комитета, который заявил, что этого нельзя допускать. (Смех.) И вот я хочу понять, неужели лорд Ротшильд — диктатор в нашей стране? (Одобрительные возгласы.) Неужели нам в самом деле придется повернуть все реформы вспять просто из-за надписи: „Проезда нет. По приказу Натаниэля Ротшильда“? (Смех, одобрительные возгласы.) Есть страны, где совершенно четко дают понять, что там не позволят диктовать политику крупным финансистам, а если такое будет продолжаться, наша страна присоединится к остальным. (Одобрительные возгласы.) Если не считать чисто партийной политики… на деле никаких серьезных возражений против бюджета нет».
Речь была сильной, чтобы не сказать демагогической (тем более что под «другими странами», на которые ссылался оратор, имелась в виду Россия); но она ударила по самому слабому месту кампании Ротшильда. Натти хотел больше дредноутов. Как он предлагал за них платить, если отчасти не из его собственного кармана?
Ллойд Джордж понимал, что нанес противнику сокрушительный удар. Выступая 18 ноября на митинге в Уолворт-Холле в Лондоне, он развил эту тему: «Кто требовал дополнительные дредноуты? Он [Ллойд Джордж] вспомнил большой митинг в Сити под председательством лорда Ротшильда, который настаивал на немедленной закладке восьми дредноутов. Правительство заказало четыре, и лорд Ротшильд отказался платить. (Смех.) В древности… один жестокий фараон приказал предкам лорда Ротшильда делать кирпичи без соломы. (Громкий смех.) Это было гораздо легче, чем построить дредноуты без денег».
Как часто указывается, в последней шпильке чувствовалась явно антисемитская коннотация (напоминавшая аллюзию Томаса Карлейля и нападки Гладстона на Дизраэли во время «болгарского вопроса»). Но в том случае отсутствие вкуса не слишком снижало эффект от нападок. Да и Натти почти нечем было возразить, когда еще один еврей — член парламента, канцлер герцогства Ланкастерского Герберт Сэмюэл — напомнил ему о позорной роли палаты лордов, когда его отца не допускали в парламент. На предвыборном митинге в Ист-Энде Натти довольно неубедительно защищался, говоря, что он противник «новой бюрократии, которую правительство хочет ввести в нашей стране» — бюрократии, «похожей» на ту, от которой многие его слушатели «бежали из России»! Пока они колесили по стране с одного митинга на другой, оскорбления, которыми они с Ллойд Джорджем осыпали друг друга, делались все грубее; разница заключалась в том, что Ллойд Джордж побеждал в споре
[220]. Никогда еще в истории Дома Ротшильдов партнер не попадал в такую уязвимую с политической точки зрения позицию.
