Такой педантизм был бы более всеобъемлющим, если бы не сочетался с самым неспешным ритмом работы. Так, начальник «Купонного отдела» Джордж Литтлхейлс жил в Мерси и редко приезжал на работу до полудня. В час дня он шел обедать; в 14.30 снова уходил домой. Будучи молодым клерком, Пейлин «редко приходил на работу раньше 10.30 утра и всегда мог рассчитывать на два выходных в конце недели». Очень характерная черта Нью-Корта: в партнерском зале ожидания стояли три телетайпа. Один предназначался для передачи цен на бирже, второй — для общих новостей, а третий — для новостей спорта. Подобно профессорам в колледже, у партнеров имелась собственная столовая, где их обслуживал дворецкий. Их подчиненные, словно в небогатой частной школе, награждали друг друга кличками (так, Литтлхейлса звали «Яйцо»), подшучивали друг над другом и с нетерпением поджидали обеденного перерыва («Детского часа»). Те, кто много лет служил у Ротшильдов, например Джордж Тайт или Ширли Снелл, напоминали персонажей П. Г. Вудхауза, которые обязаны были за отсутствием наследственного богатства финансировать свой досуг в Сити. Тайт прекрасно подытожил атмосферу, царившую между двумя мировыми войнами, когда сказал Пейлину: «Это, мой мальчик, самый лучший лондонский клуб. На самом деле нам следовало бы подписываться на займы, а не получать жалованье». Более того, он и его коллеги получали не только жалованье. Вдобавок к базовой выплате в 100 ф. ст. в год, которая выплачивалась ежеквартально, Пейлин и другие получали «обеденные» в размере 48 ф. ст. в год; «комиссионные» (номинально — выплаты от внутренних бюджетных поступлений за работу по сбору подоходного налога по иностранным дивидендам); подарки от партнеров на дни рождения и годовщины; процент в виде 1/8 от доли облигаций и акций тех соискателей, которых они ввели в банк; а также деньги на отпуск.
Наверное, такое сравнительно щедрое вознаграждение объясняет, почему Ротшильдам по-прежнему удавалось нанимать таких талантливых служащих, как Майкл Бакс (позже ставший генеральным управляющим) или Питер Хоббс (позже ставший инвестиционным управляющим). Оба они поступили в компанию примерно в то же время, что и Пейлин. Однако в целом стиль приема на работу оставался феодальным. Один старший служащий начинал в банке швейцаром. Он получил работу благодаря тому, что его мать много лет служила горничной в семье Розбери. Самого Пейлина приняли в компанию, потому что его отец был знаком с одним из директоров Английского Банка. На собеседовании начальник отдела персонала велел ему произнести по буквам слова «параллель» и «признательность». Многие служащие, например Уильямсы и Мерсеры, происходили из семей, которые работали в Нью-Корте несколько поколений. Так, молодого Эрнеста Мерсера называли «сыном брата Мерсера». Курьерами же у Ротшильдов по традиции служили Фолкстоуны — их предки работали еще у Натана. Первыми женщинами, которых приняли в Нью-Корт, стали две незамужние дочери раввинов. Они сидели в отдельных кабинетах на верхнем этаже, а обедали в отдельной комнате в цокольном этаже (отдельная столовая для женщин, как и обычай закрываться по субботам, просуществовала до 1960-х гг.). Вердикт Пейлина не кажется излишне резким: Ротшильды стали «организацией… во многом управляемой дружелюбными чудаками, которые очень мало работали, а если работали, то не очень серьезно и устаревшими методами». Казалось, компания погружается в «нееврейскую пассивность».
Атмосфера застоя не была особенностью только Лондонского дома. Когда сын Эдуарда Ги в 1931 г. поступил в Парижский дом, его поразило то, как «прошлое льнуло ко всем и ко всему». Его обучение вылилось в то, что клерк, которого к нему приставили, велел ему вычислять ставки процента простыми, а не десятичными дробями. Кроме того, ему зачитывали выдержки из утренних газет. «Персонал, — вспоминал Ги позже, — был вдохновлен величием „имени“ и теми обязанностями, которые [оно] на них возлагает. Остатки прошлого века встречались каждый миг и в каждом углу, даже такие, у которых больше не было никаких оснований существовать»: например, мелкий счет, который вели для Ватикана, восходящий еще ко временам барона Джеймса. Как лондонские партнеры изолировали себя от повседневной деловой активности в «Комнате», так и Эдуард и Роберт проводили рабочие часы в огромном «Большом бюро», где они применяли ту же систему звонков, чтобы общаться со своими служащими. «Тускло освещенные… с голыми стенами… унылые и мрачные» кабинеты, в которых сидели клерки, «также навевали мысли о прошлом из-за бессистемной организации, запаха табачного перегара и плесени. После нескольких десятков лет неполной занятости все работали медленно, без надзора и дисциплины». Ги быстро понял, что «Братья де Ротшильд» больше похожи на семейный секретариат, чем на работающий банк, и главным видом деятельности «Братьев де Ротшильд» было «мягко продлевать девятнадцатый век».
Однако такие импрессионистские картины преуменьшают степень деятельности Ротшильдов в 1920-е — 1930-е гг. Наверное, с исторической точки зрения точнее связывать отзывы о «застое» с последствиями двух больших экономических травм межвоенного периода, а не считать их причиной проблем, свойственных исключительно Ротшильдам.
В некотором смысле 1920-е — 1930-е гг. были для компании «Н. М. Ротшильд» не менее активным периодом, чем предыдущие два десятилетия. Если сложить номинальные количества выпусков облигаций и акций, предпринятых банком, общий итог за 1920–1929 гг. всего на 5 % меньше, чем за период с 1900 по 1919 г. Нужно упомянуть о двух различиях. Во-первых, в межвоенный период операции проводились в основном в партнерстве с другими компаниями из Сити, чаще всего с прежними соперниками Ротшильдов, Бэрингами и Шрёдерами, а не с Парижским или Венским домами. В других случаях Ротшильды принимали участие в консорциуме для размещения займа Китаю в 1919 г. (на том поле по-прежнему доминировал «Гонконгский и шанхайский банк») и в покупке принадлежавших Германии турецких железнодорожных компаний (через швейцарских посредников) в связке со Шрёдерами, Ллойдами, «Вестминстер-банком» и «Национальным провинциальным банком». По причинам, которые остались не вполне ясными, после Первой мировой войны очень трудно оказалось возобновить традиционное сотрудничество между тремя домами Ротшильдов. Возможно, этим объясняется, почему связи, которые еще оставались с Парижем и Веной, в конечном счете оказались столь проблематичными. Второе отличие заключалось в том, что облигации 1920-х гг. оказались одними из самых катастрофичных инвестиций нового времени из-за последующих экономических и политических потрясений, которые затронули государства-должники. В таблице 14 в показан географический разброс главных межвоенных эмиссий, предпринятых Ротшильдами, который свидетельствует о том, что преобладали британские и европейские выпуски, за ними следовали латиноамериканские и азиатские — главным образом японские (хотя в последнем случае Ротшильды входили в большую группу, возглавляемую «Вестминстер-банком», поэтому цифра в таблице значительно преувеличивает их роль).
Таблица 14 в
Крупные выпуски облигаций и акций, в которых принимала участие компания «Н. М. Ротшильд и сыновья», 1921–1937
Источник: RAL.
