По сравнению с Великобританией Франция допускала компромисс. Пока французские налогоплательщики по-прежнему верили, что бюджет можно сбалансировать с помощью репараций, которые немцы решительно настроились не платить, не было возможности восстановить обменный курс франка на довоенном уровне. Более того, лишь после продолжительных дебатов в 1928 г. был взят курс на восстановление франка в размере 20 % от его прежней ценности на внешнем рынке. Против такого компромисса горячо, но тщетно возражал Эдуард в качестве одного из 12 управляющих Банком Франции. Летом 1924 г. он открыто критиковал правительство «Левого картеля», возглавляемое Эдуаром Эррио, за уступки бастующим рабочим-железнодорожникам, которые он считал слабостью, — важное предубеждение со стороны банкирского дома «Братья де Ротшильд» как мажоритарного акционера Северной железной дороги. В начале следующего года, когда франк стремительно обесценивался, Эдуард возглавил делегацию Банка Франции для обсуждения валютного вопроса с Эррио. Хотя Эдуард тактично возложил часть вины за слабость франка на «клерикальных правых и коммунистов-экстремистов», он также критиковал избыточные нормы оплаты труда в государственном секторе и призывал для сбалансирования бюджета к коалиции правительства «Левого картеля» с более правым «Национальным блоком», на смену которому пришел «Левый картель». Однако назначение Эмиля Моро управляющим Банком Франции в июне 1926 г. ослабило влияние Ротшильдов. В то время как Эдуард по-прежнему мечтал о возвращении довоенного паритета, Моро более реалистично отстаивал стабилизацию при курсе, более приближенном к существующему. Весной следующего года разногласия подошли вплотную к открытому конфликту. Эдуард имел влиятельного сторонника в лице промышленника Франсуа де Венделя, а также рычаг давления, поскольку в 1927 г. правительство Франции хотело занять деньги в Лондоне. Однако в политическом смысле он хотел невозможного. Даже новое правительство, возглавляемое Пуанкаре и наделенное полномочиями сбалансировать бюджет своей властью, могло всего лишь привязать франк к доллару по курсу 25,52. При Пуанкаре трехпроцентные рентные бумаги выросли с 48,25 до 67,70 франка; влияние же Ротшильдов, наоборот, снизилось.
Положение Эдуарда отнюдь не укрепляла пестрая политическая карьера его кузена Мориса (второго сына Эдмонда). В 1919 г. Мориса избрали в палату депутатов от Национального блока Клемансо по избирательному округу Верхние Пиренеи. С самого начала Морис опирался на поддержку семьи, поместив на предвыборные плакаты лозунг «Моя платформа — моя фамилия», и, чтобы заручиться голосами клерикалов, бесстыдно уверял духовенство в Лурде, что «организует специальные поезда для паломников, а по политическим и религиозным вопросам [добьется] свободы преподавания в религиозных школах [и] вернет учительниц-монахинь». Приходским священникам он внушал, что «правительства ничего не могут сделать без его семьи. Ротшильды, благодаря их банкам, — реальное министерство финансов, такое, без которого мы не можем обойтись». Хотя его тактика приносила плоды в 1919 г., через пять лет подобные приемы не избавили его от поражения со стороны «Левого картеля» Эррио. Неустрашимый Морис сменил политическую линию, приняв приглашение от владельца социалистической газеты Луи Клюзеля баллотироваться на промежуточных выборах от избирательного округа Верхние Альпы. Он победил; но на сей раз методы его избирательной кампании были опротестованы. В докладе, представленном в палату депутатов, его обвиняли в том, что он растратил 1,6 млн франков (около 15 тысяч ф. ст.), чтобы обеспечить себе победу, заплатив в одном маленьком городке 5 тысяч франков за форму для местной пожарной бригады, и даже разослал отдельным избирателям 200 писем, в каждое из которых было вложено по 20 франков. Требование аннулировать результаты выборов не прошло лишь чудом (при 178 голосах за и 180 против). Но позже, когда комиссия по расследованию пришла к выводу, что вклады Мориса были по сути благотворительными и потому законными, ее доклад был опротестован подавляющим большинством голосов (209 против 86). Выборы пришлось проводить заново, и, хотя Морис победил (как и позже, в апреле 1928 г.), дело не способствовало укреплению его доброго имени — и косвенно репутации всей его семьи. Коррумпированные парламенты и аккумулирующие золото центральные банки несут по крайней мере часть вины за мировой кризис 1929–1932 гг.; французские Ротшильды имели представительство и в тех и в других.
Катастрофа
По традиции днем начала Великой депрессии принято считать «черный четверг» на Уолл-стрит — 24 октября 1929 г., хотя подобное заключение немного неточно. На самом деле признаки снижения экономической активности в Европе ощущались к тому времени уже больше года. С другой стороны, трудно переоценить прямое воздействие беспрецедентного краха американской фондовой биржи, когда в течение месяца из всей массы ценных бумаг стоимостью 80 млрд долларов обесценились бумаги на 30 млрд долларов, а индекс Доу-Джонса с пика в 381 в сентябре 1929 г. упал до самой низшей точки — 50 — в мае 1932 г. Такая дефляция цен на активы вела к огромным оттокам американского капитала из Европы. Это, в свою очередь, вело к общему сокращению денежной массы, что еще усугубляли центральные банки и правительства, которые цеплялись за свои золотовалютные стандарты. Одни повышали процентные ставки; другие урезали государственные расходы или повышали налоги; третьи повышали тарифы в попытке сократить импорт. Главным эффектом такой политики стал невиданный рост безработицы. Компании увольняли рабочих, инвесторы держались наличности, потребители туже затягивали пояса, а международная торговля иссякала. Это, в свою очередь, порождало политическую реакцию — иногда бурную — против всего комплекса учреждений, которые, как казалось, были во всем виноваты.
Для Ротшильдов первый большой кризис эпохи Великой депрессии наступил в Бразилии. Когда из-за всемирной дефляции цены на сырье еще больше снизились, правительство страны в очередной раз обратилось за помощью к Лондонскому дому. Снабдив Стефани и Пейлина уже знакомым списком условий, в феврале 1930 г. их отправили в Рио, но переговоры о займе пришлось прервать из-за переворота Жетулиу Варгаса — он стал одним из первых среди многих переходов к диктатуре, наступление которых ускорила депрессия. На следующий год министерство финансов Великобритании послало в Бразилию Отто Нимейера в надежде навязать новому правительству какой-либо стабилизационный пакет, но в сентябре Варгас приостановил платежи по иностранным долгам, следуя прецедентам, созданным в 1898 и 1914 гг. Теперь самое большее, что можно было сделать, — попытаться договориться о какой-либо реструктуризации. В марте 1932 г., после долгих совещаний с Советом иностранных держателей облигаций, с Варгасом было достигнуто соглашение, в котором оговаривалось льготное отношение к старейшим и самым надежно обеспеченным займам. Однако лишь в 1934 г. удалось добиться полной реструктуризации бразильского долга с главными зарубежными банками (Ротшильдами, «Париба» и «Диллон Рид»). После выпуска новых облигаций правительство в 1932–1937 гг. сумело выплачивать около 6–8 млн ф. ст. ежегодно, хотя все «стерлинговые» облигации удалось погасить только в 1962 г. Такая же история произошла и в Чили, где в 1931 г. основали новую «Компанию по добыче селитры» («Ла Компания де Селитре де Чиле», КОСАЧ), чтобы усовершенствовать добычу нитратов на основе займа на 2 млн ф. ст., выпущенного совместно банкирским домом «Н. М. Ротшильд», Бэрингами, Шрёдерами и «Морган, Гренфелл». План был обречен на провал, поскольку экспорт продолжал падать. В январе 1933 г. компания КОСАЧ была ликвидирована, и правительство объявило мораторий на обслуживание долга. Лишь через 20 лет удалось достичь соглашения между держателями облигаций и новой «Чилийской корпорацией по продаже нитратов и йода».
