Примечание. Цифры для Великобритании и Франции приводятся по еженедельным ценам закрытия на Лондонской бирже; цифры для Австрии и Пруссии приводятся по заключительным ценам конца года на Франкфуртской бирже.
Источники: Spectator; Heyn, «Private banking and industrialisation». P. 358–372.
От Турина до Сарагосы
Дипломаты и политики в 1859 г. докладывали об «озабоченности» Ротшильдов. На самом деле в то время Ротшильды тщательно взвешивали все за и против, желая убедиться, что обе стороны конфликта заплатят им за их финансовые услуги. Этот фактор, естественно, упускают из виду историки, привыкшие полагаться в первую очередь на письма и дневники дипломатов. Таким образом, призывая Наполеона III сохранить мир, Джеймс без всяких колебаний отдал 500 млн франков на французский заем 1858 г., получивший название «военного». В то же время Лондонский дом в январе 1859 г. возглавил размещение займа Австрии на 6 млн ф. ст., направленный на укрепление фискальной и денежной стабилизации, достигнутой Бруком после его назначения министром финансов в 1855 г.
[51] Вопрос с Пьемонтом казался более сомнительным. Летом 1858 г., после долгих переговоров, Джеймс помог организовать пьемонтский заем в 45,4 млн лир (номинал) для Кавура (разделив облигации между Парижским домом и Туринским национальным банком) после того, как правительство осознало, что у открытой подписки на внутреннем рынке мало шансов на успех.
Однако в декабре следующего года, когда Кавуру понадобилось еще 30–35 млн на французском рынке капитала, положение изменилось. Кавур попытался помириться с Перейрами, обещая, что откажет Джеймсу в «монополии над нашими рентными бумагами, которых он столько лет домогается». «Если, разведясь с Ротшильдом, мы сочетаемся браком с Перейрами, — размышлял Кавур, — из нас, наверное, получится счастливая пара». Но на сей раз стратегия натравливания двух конкурентов друг на друга не возымела успеха; ни одна из сторон не горела желанием соглашаться на условия, предлагаемые Кавуром, и он вынужден был прибегнуть к ограниченной открытой подписке, выпустив рентных бумаг на 1,5 млн франков по цене значительно ниже той, по которой он предлагал продавать их банкам (79 против 86). Такой исход отражал не столько отказ Ротшильдов финансировать войну, сколько общее нежелание, которое разделял и «Креди мобилье», выпускать большое количество облигаций после неудачи австрийского займа. Однако следует отметить: несмотря на то, что Джеймс говорил Хюбнеру, Ротшильды все же приняли участие в последнем предвоенном займе Кавура, взяв облигаций на 1 млн лир, когда он продал их еще на 4 млн.
Таким образом, в конце апреля 1859 г., когда, наконец, началась война — после опрометчивого ультиматума, предъявленного Австрией, ошибочно полагавшей, что Россия и Пруссия встанут на ее сторону, — Ротшильды сыграли хотя бы какую-то роль в финансовых приготовлениях всех трех противоборствующих сторон. Простодушно предполагать, что они пытались предотвратить войну и потому ее начало стало для них серьезным ударом, — значит делать ту же ошибку, какую делали в то время Хюбнер и другие: судили Джеймса по его словам, а не по делам. Джеймс прекрасно понимал, что никак не сможет остановить войну; он стремился минимизировать потери от уже проведенных операций и максимизировать прибыли по любым новым операциям, которые могли возникнуть в связи с войной. Классической иллюстрацией этого положения служит телеграмма, посланная из Лондона в Парижский дом 30 апреля 1859 г. — в тот день, когда австрийские войска перешли границу Сардинии, — которая гласит: «Начались враждебные действия Австрии нужен заем в 200 млрд флоринов».
Впрочем, война прекратилась сама по себе. Как только Австрия была разгромлена в битве у Сольферино (24 июня), Наполеон поспешил выдвинуть условия, вполне объяснимо боясь последствий того, что Пруссия объявила мобилизацию в Рейнской области. В Виллафранка (12 июля) он добился компромисса с Францем Иосифом; в результате могло показаться, что Кавур брошен на произвол судьбы: Австрия вернула себе Венецию и ломбардские крепости и добилась смутного обещания, что другие итальянские правители, которым угрожали восстания националистов, будут восстановлены на престолах. Только когда стало очевидно, что с помощью таких мер удастся предотвратить кризис на Рейне, возобновились планы объединения Италии. В конце декабря 1859 г. многим казалось, что Наполеон III готов бросить папу римского (которого французские войска до тех пор теоретически защищали). В январе 1860 г. Кавура восстановили в должности; а 23 марта они с Наполеоном обновили Пломбьерское соглашение. В обмен на Савойю и Ниццу Франция готова была поддержать ряд плебисцитов в итальянских государствах, исход которых был предрешен. Но возникало два вопроса. Может ли Кавур контролировать революцию, которую он начал? Только когда «Тысяча» Гарибальди выбежала из тумана в Неаполе, а армия Кавура пронеслась по Папской области, стало ясно, что он добился успеха и новая Италия станет монархией по образу и подобию Пьемонта. Вторым вопросом стал вопрос о том, станут ли великие державы снова вмешиваться, как они делали до того много раз, чтобы сохранить в Италии порядок, установленный еще Меттернихом. Но Пруссия соглашалась спасать Австрию только в обмен на гегемонию в Германии, в чем Австрия ей отказывала; Россия же готова была порвать с Францией только в обмен на пересмотр договора 1856 г. о Черном море, против чего выступала Великобритания.
Трудно сказать, что думали все Ротшильды о новом королевстве Италия, официально провозглашенном в 1861 г. Джеймс дважды давал понять Кавуру, что объединение ему по душе; в то же время более молодые члены семьи, жившие в Англии, поддались италофильскому воодушевлению. В 1860 г. дочери-подростки Энтони, Констанс и Энни, «за какие-нибудь полчаса переложили гарибальдийский гимн свободе английскими стихами». С другой стороны, Джеймса беспокоила роль, которую играл Гарибальди. Удивляться нечему: вторгнувшись в Неаполь в сентябре 1860 г., Гарибальди поставил тамошний дом Ротшильдов в очень трудное положение. Адольф предпочел бежать с Франциском II, королем из династии Бурбонов, в Гаэту, к северу от Неаполя. Вскоре стало очевидно, что ни Джеймс, ни Ансельм не собираются предоставлять займы монарху в изгнании (в 1,5 и 2 млн франков соответственно), которые он просил. Смущение Адольфа, возможно, отчасти объясняется враждебностью его сестры Шарлотты по отношению к Гарибальди, «итальянскому мятежнику». Она горько сожалела, что руководство партии вигов в 1864 г., когда он посетил Англию, оказало ему «радушный прием». Если вспомнить, как Шарлотта два года спустя осуждала Бисмарка, и сравнить ее замечания, можно понять, как изменились взгляды женщины, которая ранее с воодушевлением приветствовала революции 1848 г., и до какой степени она в последующие годы усвоила взгляды своего дяди Джеймса на текущие события.
