Для того чтобы ярче проиллюстрировать разницу, в течение всего периода между 1851 и 1868 гг. разница в доходности между прусскими и австрийскими облигациями варьировалась в пределах 2,7–8,6 %, в среднем достигая почти 5 % (см. ил. 4.1). Разница между Пруссией и Францией выражена не столь ярко, и все же она есть: в среднем между 1860 и 1871 гг. она составляла чуть более 1 %. Как заметил в январе 1865 г. Талейран (слегка преувеличив, что вполне извинительно), «Пруссия в политике ценилась выше номинала, как на бирже». Таким образом, в то время как еще возможно объяснить исходы различных конфликтов в 1858–1871 гг. умной дипломатией государственных деятелей или отважной стратегией полководцев, таким же необходимым, если не достаточным, условием может служить и финансовое положение. Можно смело утверждать, что политика Австрии провалилась именно из-за своей нежизнеспособности с финансовой точки зрения: не в силах поддерживать военные расходы, необходимые для достижения победы и в Италии, и в Германии, австрийцы вынуждены были распродавать свою территорию в одном месте, чтобы суметь защитить другое. В сущности, именно такой подход отстаивали Джеймс и его племянники. Упорно закрывая глаза на свое финансовое положение, Австрия в конце концов потерпела поражение на обоих фронтах.
Таблица 4 б
Финансовые последствия объединения Германии
Примечание. Британские и французские цены приводятся по лондонским котировкам; прусские и австрийские — по франкфуртским.
Источники: House of Commons, Accounts and papers. Т. XXVII, XXXI; Economist; Heyn. «Private Banking and Industrialisation». P. 358–372.
Тем не менее ошибочно предполагать, что победа Бисмарка была предрешена с финансовой точки зрения. Доступ Бисмарка к государственным доходам в решающие 1862–1866 гг. был, строго говоря, незаконным из-за отсутствия одобрения со стороны ландтага, и даже его собственная так называемая «теория пробелов» (Lückentheorie) не способна оправдать рост расходов, значительно превышающий последний одобренный бюджет. В среднем расходы в 1863–1866 гг. превышали обычные, санкционированные расходы 1861 г. примерно на 38 млн талеров в год. Бисмарк рисковал тем, что его обвинили бы в получении ссуд без санкции парламента. В январе 1864 г. ландтаг, управляемый либералами, отказал ему в просьбе о займе всего на 12 млн талеров. Начиная с того времени у него не оставалось другого выхода, кроме того, чтобы, как он выразился, «брать [средства] там, где он мог их найти». Но это, как мы увидим, было легче сказать, чем сделать, и Бисмарк блефовал, когда летом 1864 г. заверял австрийского поверенного в делах, что у него есть резерв в размере 75 млн талеров. Более того, можно утверждать, что уверенность рынка в финансах Пруссии в тот период была в известной степени преувеличенной. Сразу после войны с Данией Бисмарк выступал за урезание военных расходов, считая, что так можно собрать деньги; после достижения такой цели, по его мнению, «никто не сможет сформировать мнение о финансовой мощи Пруссии». Его слова позволяют увидеть высокие котировки прусских облигаций совсем в другом свете.
4.1. Разрыв доходности Пруссии и Австрии (доходность австрийских облигаций минус доходность прусских), 1851–1875
Во всяком случае, борьба за власть в Германии велась не только военными, но и дипломатическими средствами: деньги подпитывали войну, но роль денег в дипломатии 1860-х гг. оказалась довольно ограниченной, как, к своей досаде, понял Джеймс. Несмотря на слабость Австрии, в ряде случаев планам Бисмарка вполне можно было бы противостоять, если не погубить их: не следует забывать о влиянии случайности в дипломатии 1860-х гг. Например, будь политика России не такой враждебной по отношению к Австрии, Бисмарк подвергся бы давлению с Востока, из-за которого в прошлом Пруссия вынуждена была согласиться с восстановлением власти Германского союза («Ольмюцкое унижение» 1849 г.). Если бы политика Великобритании не была столь пассивной, польский и датский кризисы могли бы окончиться не так выгодно для Пруссии. Если бы Наполеон III не заменил Тувенеля Друином де Люи, возможно, французская политика была бы более последовательной. Вместо того чтобы действовать главным образом в интересах Италии (в Венеции, если не в Риме), Наполеон мог заранее понять, какую угрозу представляет для Франции экспансионистская Пруссия. Да и попытки Австрии реформировать Германский союз нельзя сбрасывать со счетов как просто несбыточные мечты. Всякий раз, как Австрия затрагивала эту тему — в феврале 1862 г., в январе 1863 г. и, что было самым опасным для Бисмарка, в августе того же года, — положение Пруссии выглядело шатким. Австрия пользовалась более широкой поддержкой со стороны других германских государств. И Франц Иосиф, по-видимому, мог бы обменять Венецию или Гольштейн на наличные и «фиговый листок» территории, а не оказаться лицом к лицу с очередной войной и очередным поражением.
В конечном счете можно сказать, что Бисмарк воспользовался чужими ошибками. Такими ошибками стали, в частности, решение Дании аннексировать Шлезвиг и Гольштейн в ноябре 1863 г., апелляция Австрии к Германскому союзу из-за герцогств в июне 1866 г., и позже — неуместное требование Франции о вечном отказе Гогенцоллернов от притязаний на испанский престол в 1870 г. Даже военные конфликты были более уравновешенными, чем принято считать: когда началась Австро-прусская война 1866 г., Австрия заручилась поддержкой могущественной Франции, а также нескольких крупных государств в составе Германского союза, в то время как единственными союзниками Пруссии были, как заметил один прусский чиновник, лишь слегка преувеличив, «герцогство Мекленбург и Гарибальди». Хотя прусская пехота была хорошо обучена и хорошо вооружена, их «игольчатые ружья», заряжавшиеся с казенной части, не гарантировали победы при Кёниггреце.
Генеральная репетиция: Польша
Кризис, усугубленный в январе 1863 г. Польским восстанием против царского правительства, стал своего рода генеральной репетицией войн 1864 и 1866 гг.: поскольку Россия вела войну против Польши, она действовала быстро и, несмотря на волнения за границей, удалось обойтись без иностранной интервенции. Финансовые последствия оказались не столь прямолинейными. С точки зрения Ротшильдов, восстание было особенно нежелательным. Впервые за 40 лет в апреле 1862 г. Ротшильдам удалось разместить большой российский заем. Он казался огромной удачей: выпуск пятипроцентных облигаций на 15 млн ф. ст., из которых облигации на 5 млн ф. ст. сразу забирали Парижский и Лондонский дома по 94, а остальные продавались широкой публике за комиссионные. Впрочем, российские облигации расходились не так хорошо, как надеялся Джеймс. Накануне Польского восстания в Лондонском, Парижском и Неаполитанском домах оставалось российских ценных бумаг по меньшей мере на 2 млн ф. ст. Джеймс надеялся, что цена на них вырастет, если Россия не будет втянута в войну; но польский кризис поставил крест на его надеждах. Особенно тревожным казалось даже не то, что Бисмарк довольно неуклюже предложил царю поддержку (его предложение, мягко говоря, не добавило ему друзей)
[59], а попытки Наполеона III поддержать Польшу, что, как и в 1830 г., угрожало ввергнуть Россию и Францию в войну. Бисмарку повезло: если бы Великобритания решительнее поддержала Францию или если бы Александра II убедили отступить, его положение оказалось бы уязвимым. Однако попытка Друина де Люи оживить Крымскую коалицию потерпела катастрофическую неудачу, одновременно отдалив от Франции и Россию, и Великобританию.
