Оценка Джеймса, сделанная им в начале войны, стала результатом жизненного опыта, когда он финансировал войну и мир: «В конечном счете все ценные бумаги должны упасть, поскольку всем понадобятся займы. Италии нужен заем, и ни одна держава не в состоянии вести войну в течение двух месяцев. Может быть, поэтому война будет довольно короткой». Его сын Альфонс также видел строго экономические преимущества войны, хотя и сетовал на ее политические осложнения. Как он напоминал лондонским кузенам, доходы от Ломбардской линии никогда не были выше, чем во время войны 1859–1860 гг., и они, вероятно, снова взлетят, поскольку австрийское правительство заплатило компании за переброску войск в Италию. Такая способность разграничивать политику и личные интересы была фамильной чертой Ротшильдов. Хотя до войны Ансельма часто укоряли в том, что он «чересчур предан Австрии», Ансельм отвечал, что он «гораздо более предан Ротшильдам».
Более того, кому бы они ни сочувствовали, размер финансовых обязательств Ротшильдов перед побежденными государствами был ограниченным. Весь июнь они помогали правительству Австрии небольшими займами и продажами «англо-австрийских» облигаций во Франкфурте; но этим дело и ограничивалось. Майер Карл систематически отвергал просьбы о займах со стороны других германских государств, которые поддерживали Австрию. В апреле он отказался предоставить Бадену заем в 3 млн гульденов; в мае отказался предоставить заем в 12 млн гульденов Баварии; а 17 июня отказался предоставить какую-либо помощь Вюртембергу — несмотря на то что всего за четыре месяца до того он конкурировал с Эрлангером за заем Штутгарту. Только после долгих размышлений Парижский и Франкфуртский дома согласились предоставить Вюртембергу скудные 4 млн гульденов — и всего на полгода.
Конечно, Джеймс по-прежнему игнорировал все доводы Бляйхрёдера в пользу займов победителю, Пруссии; в августе он «наотрез отказался» от просьбы со стороны прусского посла предоставить 20 млн франков. Но в случае Италии Джеймс колебался. По условиям долгосрочных соглашений Ротшильды должны были выплачивать проценты по итальянским облигациям в Париже, а также перечислять правительству Италии платежи за Ломбардскую железную дорогу; из-за войны они, похоже, затянули с платежами, несмотря на все более настоятельные напоминания со стороны Флоренции. Вместе с тем Джеймс до последнего отказывался продавать крупные пакеты итальянских рентных бумаг, справедливо полагая, что Италия окажется на стороне победителя. При этом он отказывался понимать, что она тем не менее сама окажется поверженной. Поэтому, по иронии судьбы, самые большие потери, которые понес Французский дом в результате войны, связаны с итальянскими облигациями. Было слабым утешением обладать определенным рычагом финансового давления на Италию во время перемирия и мирных переговоров, хотя лаконичное замечание, сделанное Альфонсом 8 июля, можно считать классикой жанра: «Конечно, пока мир не заключен, Италия не может рассчитывать на нас в смысле денег; как только мир подпишут, мы посмотрим». Позицию Ротшильдов снова можно охарактеризовать так: «Нельзя давать деньги на то, чтобы продолжать войну». Трудность, как прекрасно понимали Альфонс и его отец, заключалась в том, что больше всего прибыли принесут те операции, которые заключат до соглашения о мире, потому что после этого итальянские облигации резко вырастут в цене. Джеймс «испытывал искушение», когда итальянское правительство предложило принять авансовый платеж в 100 млн лир в счет будущих доходов Ломбардской линии — на целых 40 % ниже номинала. Но, что необычно, Джеймс не хотел ничего предпринимать без согласия Наполеона III и тянул время, уверяя, что ничего не будет сделано, пока не согласуют условия перемирия. Он отклонил преждевременное предложение Ландау выплатить авансом 25 млн лир против рентных бумаг. Итальянское правительство в ответ потребовало не только Венецию, но также выплату контрибуции и Тироль. В конце концов Италии пришлось обратиться к другим банкам («Креди фонсье» и банкирскому дому Стернов). Следовательно, именно дипломатическое, а не финансовое давление вынудило Италию довольствоваться Венецией — и, более того, заплатить за нее Австрии 86 млн франков.
Отчасти благодаря Джеймсу Бисмарк вел войну, не имея средств, чтобы за нее заплатить. Как он признавался позже, накануне Кёниггреца ему казалось, «что он играет в карты, где ставка миллион долларов, которых у него на самом деле нет». Все это было, к сожалению, правдой, и, если бы Бисмарк потерпел поражение, он бы в самом деле оказался «величайшим мошенником на свете». Однако победа обещала разрешить основополагающий финансовый кризис прусского государства, который в свое время и привел Бисмарка к власти и который терзал страну предшествующие четыре года. По договоренности, победитель в войне мог облагать контрибуцией побежденных.
Конечно, в число побежденных входили враги-либералы в составе прусского ландтага. Идея объединения Германии по «малогерманскому пути» расколола либералов; победа над Австрией изолировала «прогрессистов», которых верховная власть парламента заботила больше национального единства. Их поражение на выборах, которые проводились в один день со сражением при Кёниггреце, оказалось для Бисмарка почти таким же важным, как и его победа над Австрией на поле боя. Однако в одном существенном отношении — о котором иногда забывают — Бисмарку тоже пришлось пойти на компромисс. Накануне войны, когда фон дер Хейдт сменил Бодельшвинга на посту министра финансов, он потребовал от Бисмарка признать, что финансовая политика предшествующих лет велась «без правовой основы», и потому после войны обратился к ландтагу с просьбой принять закон о контрибуции. (Бывший либерал и бизнесмен, сам фон дер Хейдт в 1862 г. предпочел подать в отставку с поста министра финансов, чтобы не нарушать конституции.) Согласившись, Бисмарк фактически отказался от первоначального обязательства перед Вильгельмом I, по которому он обеспечивал безусловный контроль монарха над военным бюджетом; ибо, хотя военный бюджет Северогерманского союза, а позже Северогерманского рейха, никогда не голосовали ежегодно, периодически голосование все же проводилось. Именно его «разрешение внутреннего вопроса» (о котором объявил Бляйхрёдер в письмах в Париж и которое прошло при подавляющем большинстве голосов в сентябре) позволило Пруссии вернуться к нормальным финансовым условиям.
Однако Бисмарк отнюдь не считал, что за победу заплатят только прусские налогоплательщики. С самого начала он почти по-пиратски вел войну против других германских государств. Джеймс еще 28 июня слышал, что Бисмарк «послал всех своих генералов к [королю Ганновера], чтобы вежливо реквизировать его деньги, его самого и его солдат». Наверное, самым революционным поступком во всей биографии Бисмарка стала аннексия Ганновера и низложение его старинного правящего дома; мотивы для такого поступка, по крайней мере отчасти, были финансовыми. Хотя королевство Саксония осталось невредимым, Бисмарк обложил его оккупационной пошлиной в размере 10 тысяч талеров в день (на эти деньги он финансировал поспешно сформированный венгерский легион), а затем вынудил платить контрибуцию в 10 млн талеров. Конечно, до тех пор, пока Бисмарк экспроприировал только принцев, Ротшильды могли себе позволить взирать на происходящее хладнокровно. Более того, они невольно вспомнили давние времена, когда курфюрст Гессен-Кассельский вынужден был прятать свое значительное личное состояние от армий Наполеона I. Когда саксонского министра Витцтума послали в Мюнхен, чтобы он переправил на нейтральную территорию золотовалютные запасы своего правительства (которые поспешно перевели из Дрездена), он решил переправить серебряные монеты на сумму около миллиона талеров, уложенные в бутылки, — парижским Ротшильдам. Когда деньги прибыли в Париж, Джеймс хотел перевести их во франки — в обмен на комиссионные. Но Витцтум вовремя напомнил ему легенду о сокровище курфюрста, которую широко распространяли сами Ротшильды: «Король Саксонии выказывает вам такое же доверие, и я уверен, что вы его не разочаруете». Нет, Джеймса не перехитрили: когда Пруссия назначила Саксонии контрибуцию в 10 млн талеров, он призывал Бляйхрёдера закрепить за собой часть займа, который понадобился дрезденскому правительству, чтобы выплатить эту сумму.
