Во-вторых, смерть Джеймса и все больший крен Альфонса в сторону оппозиции означали, как заметил Альфред в апреле 1868 г., что «улица Лаффита [редко] узнает новости от французских министров». В-третьих, французское правительство в 1869 г. навлекло на себя сильный гнев Великобритании, когда попыталось приобрести контроль над несколькими важнейшими бельгийскими железными дорогами.
Когда-то такая операция очень заинтересовала бы Ротшильдов. Но их влияние в Брюсселе к тому времени успело ослабеть. Отчасти все объяснялось смертью в 1865 г. их старинного друга и клиента Леопольда I; отношения с его сыном уже не были столь близкими. Что еще важнее, бельгийские банки (особенно Национальный банк и «Сосьете женераль») настолько окрепли, что могли обойтись без помощи Ротшильдов, на которых они полагались начиная с 1820-х гг. В 1865 г., когда бельгийское правительство взяло заем в 60 млн франков, Парижскому дому предложили всего 4 млн франков. Через два года, когда выпустили облигаций еще на 60 миллионов, доля Ротшильдов была немногим больше (6 миллионов) — Альфонс назвал эту цифру «почти смехотворной». Ротшильды не участвовали в неудачной попытке французского правительства купить железную дорогу, которой придавали стратегическое значение: с ее помощью можно было быстро перебросить французские войска в Бельгию в случае войны с Пруссией. В Лондоне подобный выпад сочли чем-то вроде святотатства: сохранение нейтралитета Бельгии для политики Великобритании в континентальной Европе становилось «священной коровой».
Нигде несовместимость французских финансов и дипломатии не проявилась более очевидно, чем в Испании. В конечном счете Франция воевала с Пруссией в 1870 г. из-за политического будущего Испании, хотя историки редко затрудняются объяснить, почему так случилось. Ответ заключается в неуклонном проникновении французского капитала в испанскую экономику в 1860-е гг. Вследствие этого многие политики-бонапартисты считали, что Франция имеет право оказывать неофициальное влияние на соседнюю страну. Отнюдь не посягая на будущее различных французских банков, заинтересованных в испанских финансах, шахтах и железных дорогах, сентябрьская революция 1868 г. как будто подталкивала к усилению французского вмешательства. Более того, только после сентябрьской революции оказалось возможно достичь соглашения о займе Мадриду на условиях, которые предвидел Джеймс еще в 1866 г.: не впервые переход к парламентаризму как будто поощрял Ротшильдов, пусть даже такой переход осуществился насильственным путем. Хотя Джеймс умер за несколько дней до завершения операции, испанский заем 1868 г. стал его последним крупным удачным ходом, как писал Сэй в «Экономическом журнале». Парижский дом взял на 100 млн франков трехпроцентных облигаций (по номиналу) по цене в 33, вновь открыв парижский рынок для испанских ценных бумаг; в свою очередь, испанское правительство выплатило на 30 млн франков субсидий железнодорожной компании Сарагосы. Ротшильды впервые за несколько десятилетий выпустили облигации испанского займа и сочли эмиссию началом продолжительной кампании, целью которой было «снова поставить страну на ноги».
Однако воодушевление в связи с новым парламентским режимом оказалось кратковременным как в Париже, так и в Испании. Если не считать обычных послереволюционных центробежных тенденций, новой власти пришлось вести долгую и дорогостоящую войну за возвращение контроля над Кубой — это мешало финансовой стабилизации. Классическое ротшильдовское решение — продать остров Соединенным Штатам — оказалось невозможным с политической точки зрения, хотя Альфонс считал, что премьер-министр Прим лично сочувствует этой идее. Ротшильдам пришлось прибегнуть к старому способу понижения цен на облигации, специальным краткосрочным кредитам под обеспечение в виде ртути или табака. Они несли потери на «этой проклятой железной дороге»; короче говоря, дела шли как всегда. Однако, как и в 1860-е гг., другим банкам не терпелось бросить вызов традиционному господству Ротшильдов в Мадриде. Особенно ожесточенную кампанию вел «Парижский банк» (Banque de Paris), чей директор Делахант предвидел «капитализацию дохода от Альмаденского месторождения, [медных рудников] Рио-Тинто и многих других государственных предприятий, одним словом, более или менее подмену собой государственного управления». Хотя он представил дело как предприятие, которым они с Ротшильдами могли бы заняться вместе, Альфонс почти не сомневался, что Делахант мечтал заменить собой и Ротшильдов; во всяком случае, новая вспышка политической нестабильности и дальнейшее ухудшение денежной ситуации поставили крест на всем замысле. Кульминация борьбы наступила в 1870 г. Ротшильды были на волосок от поражения после попытки Делаханта приобрести контроль над Альмаденским месторождением. И символически, и с финансовой точки зрения это был бы тяжелый удар
[68].
Даже после этой победы другие французские банки продолжали соперничать с Ротшильдами за влияние в Мадриде. Однако они добились лишь частичного успеха. В 1871 г. консорциум, вновь возглавляемый «Парижским банком», успешно разместил новый испанский заем, дав Ротшильдам лишь «очень маленький кусочек»
[69]. Нечто похожее случилось и на следующий год, вызвав в «Лионском кредите» самонадеянные разговоры о том, что «Ротшильды потеряли Испанию». Вместе с тем долгосрочные кредиты испанскому правительству оставались таким же рискованным предприятием, как и раньше. Период с 1866 по 1882 г. характеризовался резким ростом испанского государственного долга: он вырос с 4,6 до 12,9 млрд песет. Основной объем нового долга обеспечивали иностранные кредиторы: процентное соотношение доли общего долга, находящейся во владении иностранцев, выросло всего с 18 % в 1867 г. до 44 % в 1873 г. Такой скачок оказался нерациональным: в процентах к валовому национальному продукту общий долг вырос примерно с 70 % и достиг своего пика в 180 % в 1879 г. Крах конституционной монархии в 1873 г. сбил испанские облигации до отметки ниже 18 (по сравнению с 30 в 1868 г.), а в последующие годы положение лишь ухудшилось. Пока конкуренты дули на обожженные пальцы, Ротшильды были вполне довольны продолжением традиционной системы краткосрочных кредитов под обеспечение продукции Альмаденского месторождения, стоимость которого была так же надежна, как ненадежна была стоимость испанских ценных бумаг. Надежный источник дохода просуществовал до 1920-х гг. В начале 1870-х гг., когда политическая нестабильность достигла пика, а облигации падали, произошел резкий скачок цены на ртуть от обычных 6–8 ф. ст. за бутылку до высшей цены в 22 ф. ст. в 1873 г. Боясь, что такие цены побудят других производителей открыть нерентабельные шахты, Ротшильды спешно расширили производство: с 1873 по 1887 г. выпуск продукции почти удвоился.
