Естественно, независимость Ансельма злила представителей остальных домов. Джеймс жаловался, что он «сообщает [им] обо всех операциях не до, а после того, как они согласованы», несмотря на то что «многие из них гораздо больше служат их интересам на зарубежных, предпочтительно парижском, а не австрийском, рынках». Майер Карл обвинял Ансельма в том, что он «всегда защищает интересы правительства и никогда — наши», буквально повторяя выражения, в которых его дяди жаловались на Соломона, отца Ансельма. Зато Альфонс ворчал, что, «несмотря на его хорошие отношения с правительством», Ансельм «часто плохо информирован о том, что происходит в Вене». Самым главным они, судя по всему, считали то, что Ансельм «допускает, чтобы все операции уходили в чужие руки» (Майер Карл). «Предоставляя свою поддержку всем этим новым банкам, — писал Альфонс, — наш добрый дядюшка поощряет конкуренцию против наших домов на всех европейских рынках». На такие жалобы Ансельм отвечал в выражениях, которые много говорят о растущем расколе в семье. Он основал Венгерский кредитный банк без оглядки на Париж, писал он, потому что не желал, чтобы к нему относились просто как «к агенту или корреспонденту Дома [Ротшильдов]». В прошлом в целом ряде случаев, жаловался Ансельм, его «совершенно исключали» из операций, предпринятых другими домами Ротшильдов. В случае недавнего выпуска облигаций Ломбардской железной дороги его «надували пустыми, бессодержательными личными письмами, письмами, в которых говорилось лишь… о состоянии [Парижской] биржи и скрывались [подробности]… часто интересных переговоров и краткосрочных займов с Италией, Испанией и так далее. Если меня можно обвинить в чрезмерной обидчивости, я это признаю, но необходимо давать выход естественным чувствам, если их недостаточно принимают в расчет… То, что я веду много дел рука об руку с „Кредитанштальтом“, совершенно верно и вполне понятно. Именно я больше, чем кто-либо другой, способствовал его возникновению… и потому испытываю определенную привязанность к банку, который, во всяком случае, благодаря своему капиталу в 50 млн гульденов… превратился здесь в финансовую силу, которая вызывает уважение и с которой необходимо считаться».
В апреле 1869 г. Фердинанд передал Лайонелу сходное сообщение от своего отца: «Он очень доволен делами, которые ведет. Венский дом держит около 14 тысяч акций „Кредитанштальта“, на которые начислена прибыль в 100 тысяч ф. ст. Сейчас он занимается продажей моста в Пеште венгерскому правительству, на чем надеется заработать 20 тысяч ф. ст. <…> Он говорит, что на Венской бирже совершается огромное количество операций, публика слепо следует за ним и он очень доволен своим положением среди своих собратьев-финансистов».
Энтони такие слова не убедили: в сентябре 1869 г., когда он приехал в Вену, у него сложилось впечатление, что там разбух спекулятивный пузырь, подпитываемый слабой денежной политикой Национального банка. Ансельм еще больше отдалился от Французского и Английского домов, когда «Кредитанштальт» принял участие в займе, организованном «Парижским банком» — не для кого иного, как для Испании. Ансельм уверял, что не может влиять на кредитную политику акционерного банка, в котором он хотя и крупный акционер, но не обладает контрольным пакетом. Его доводы не убедили Париж.
Ничто так ярко не демонстрировало расхождение интересов Ротшильдов, как план продлить австрийские железные дороги через Балканы в Турцию. Дома Ротшильдов относились к этому замыслу в высшей степени скептически — отчасти из-за финансовой ненадежности Турции, отчасти из-за того, что считали и без того обременительными уже существующие железнодорожные обязательства. В конце концов Ансельму пришлось отказаться от участия, уступив операцию бельгийскому банкиру барону Морису де Хиршу. «Турецкие железные дороги не представляют для нас интереса», — категорически заявили Альфонс и Лайонел. После 1866 г. Ансельм часто вынужден был выслушивать упреки от своих родственников; но в том случае он имел полное право ответить им тем же. Строительство железнодорожной ветки в Константинополь было «великим европейским предприятием, в котором финансовые силы Франции и Англии» вполне могли объединиться с такими же силами Австрии. Когда позже Альфонс объяснял свое участие в новом «Австро-османском банке», Ансельм критиковал его не для проформы: «Я просто не понимаю той антипатии, какую испытывает [Парижский дом] к этому предприятию, которое ни в коей мере не наносит ущерба интересам наших домов, и меньше всего интересам Парижского дома, который, насколько я помню, не имеет агента в Константинополе и… почти не ведет дел с правительством Османской империи. Будь все по-иному, я бы, несомненно, воздержался от мыслей о том, чтобы другие дома принимали хотя бы косвенное участие в компании, которая — следует заметить вскользь — вполне преуспевает и уже разместила несколько крупных займов для правительства. Доказательством служит то, что его акции торгуются от 40 до 45 % выше номинала».
Венский дом, сердито продолжал он, «находится в довольно специфическом и ненормальном положении; все крупные операции в Лондоне, Париже и Франкфурте проводятся совместно тамошними домами. Что же касается Вены, время от времени нам бросают какие-то крохи, однако их явно недостаточно для того, чтобы покрыть мои постоянно растущие расходы… и оправдать ожидания, которые все связывают с нашей фамилией. Питаю… желание, которое никак нельзя считать предосудительным… идти если не бок о бок с другими домами, то хотя бы не слишком вдалеке от них — и вплоть до настоящего времени, с Божьей помощью, этот план кампании идет неплохо».
Если Лондонский и Парижский дома избегали участвовать в делах на Балканах и в Турции, могли ли они упрекать Ансельма в том, что он действует там в одиночку? По сути тот же вопрос Бейст задал Наполеону III, однако достойного ответа так и не получил.
Экономические истоки Германского рейха
Каким бы ни было их отношение к балканским железным дорогам, один восточноевропейский вопрос в 1860-е и 1870-е гг. все же интересовал другие дома Ротшильдов: положение румынских евреев. Еврейское население в этой стране в течение некоторого времени росло в результате иммиграции из Российской империи. В 1866 г. в Бухаресте прошел погром, вызванный дебатами о законодательной основе еврейской эмансипации; похожие вспышки насилия повторялись и в последующие годы. Особенно суровым и длительным преследованиям подвергались евреи в Яссах. Румынское правительство демонстрировало равнодушие. Не впервые Ротшильды стремились воспользоваться своим международным политическим влиянием ради «бедных единоверцев». В Париже Джеймс побуждал французское правительство выразить официальный протест режиму в Бухаресте. И лондонские Ротшильды мобилизовали официальную критику «ужасной охоты на евреев в Яссах», хотя Лайонел сомневался в благоразумии отправки туда Мозеса Монтефиоре. Совет представителей британских евреев предлагал ему исполнить еще одну зарубежную миссию. Однако главные усилия Ротшильды сосредоточили в Берлине. Вначале это могло показаться странным; однако необходимо помнить, что в апреле 1866 г. королем Румынии Каролем I стал прусский принц (второй сын Карла Антона фон Гогенцоллерна-Зигмарингена). Естественно, все считали, как сказал Гольдшмидт Бляйхрёдеру, что «у Пруссии есть право первенства и огромное влияние на правящего принца в Бухаресте». И Фердинанд надеялся, что Майер Карл воспользуется своим влиянием в Берлине «в пользу несчастных евреев». По словам посла Пруссии в Лондоне, не менее «двенадцати Ротшильдов… настоятельно просили» Пруссию вмешаться. Кроме того, судя по всему, Майер Карл написал напрямую отцу «румынского принца».
