В связи с этим неожиданностью стала враждебность между Майером Карлом и Бляйхрёдером. Вопреки впечатлению, какое сложилось у Фрица Штерна, Ротшильды все больше злились на Бляйхрёдера, а своим главным деловым партнером в Берлине считали Ганземана. Начиная с осени 1868 г. Майер Карл неоднократно жаловался на Бляйхрёдера, чьи намерения стать «агентом» Ротшильдов в Берлине он с презрением отвергал: «Думаю, со стороны Бляйхрёдера нелепо писать вам и в Париж, чтобы вы поручили ему представлять ваши интересы, — писал он в Нью-Корт в 1868 г., во время переговоров о новом займе Пруссии. — Он не имеет к этому никакого отношения». Год спустя он называл Бляйхрёдера «старым дураком, который хочет, чтобы все думали и верили, что он наш агент, в то время как он ведет дела с любым, кто дает ему 1/8 комиссионных». «Я нечасто его вижу, — заметил он в марте 1870 г. — Он очень завидует… Ганземану, а поскольку он ведет дела со всеми и в то же время хочет, чтобы все верили, что он наш агент, я о нем не слишком высокого мнения. Кроме того, он ставит себя в очень глупое положение и бегает за представителями знати, охотясь титулами и орденами, что также стало настоящей манией среди представителей еврейского племени… Бляйхрёдер дурак, который заботится лишь о личных отличиях и не имеет ни малейшего влияния в данной сфере».
То же самое — несколько недель спустя: «Бляйхрёдер очень заботится о том, чтобы все поверили, будто он — агент нашего дома, и многие считают, что все, что он делает, он делает для нас и с нашего ведома. Если вы ведете какие-либо дела с Берлином, настоятельно советую обращаться к Ганземану — он первоклассный специалист и крайне честен. Все наши дела мы ведем с ним, и не мне вам говорить, что у нас есть все основания быть особенно довольными его услугами».
И снова — в октябре: «Вы знаете, что для всех берлинских операций мы обращаемся главным образом к Ганземану и никогда не используем Бляйхрёдера, человека назойливого, который вмешивается не в свои дела и хочет, чтобы весь мир поверил, будто он наш агент и ничто не делается без него. Ганземан очень честен; ему и в голову не пришло бы сделать что-нибудь без нас; однако я не вполне уверен, что Бляйхрёдер заслуживает подобной же оценки».
В конечном счете уверенность Майера Карла в миролюбивых намерениях Бисмарка коренилась в ощущении — для того, чтобы привлечь государства юга Германии, войны не нужно: процесс объединения дополняется экономическими стимулами. В 1867–1870 гг. Майер Карл занимался финансами не только Пруссии, но и других немецких государств, в том числе южных, которые все еще находились за пределами Северогерманского союза Бисмарка. Майер Карл принимал участие в ряде займов королевству Вюртемберг, например, взял на себя 9 из общих 15 млн гульденов в 1867 г., 25 млн в 1868 г.; кроме того, он принял участие в выпусках облигаций для Бадена, Баварии и Саксонии. Вдобавок ему удалось договориться о займах ряду более мелких государств, таких, например, как Брауншвейг, Саксен-Мейнинген, Саксен-Кобург-Гота и город-государство Гамбург. Суммы и прибыль, задействованные в этих займах, часто были ничтожными; но Майер Карл твердо верил, что «пригодиться может все» и «половина яйца лучше, чем пустая скорлупа». Во всяком случае, истинное значение такой деятельности заключалось в ее географическом охвате: в то время складывался интегрированный германский рынок капитала с главными центрами во Франкфурте, Берлине и Гамбурге. Этот рынок способствовал возникновению союза между севером и югом Германии — будущего Германского рейха. Интересно, что большинство этих займов шли на строительство железных дорог, а не на военные цели: пусть жители юга Германии и лаяли на Пруссию, намерения кусаться у них, очевидно, не было. Для Майера Карла, который курсировал между Франкфуртом и Берлином, очевиден был процесс экономического объединения Германии. Зачем ради этого воевать?
Русский выбор
Оглядываясь назад, становится понятно: объединение Германии на условиях Бисмарка мог бы предотвратить только союз между Францией и Россией. Очевидная дипломатическая возможность для такой комбинации наступила в июне 1867 г., когда Горчаков и царь приехали в Париж «по делам»; но последующее расхождение во мнениях из-за восстания на Крите оказалось непреодолимым препятствием к взаимопониманию. Еще одним препятствием — и здесь разителен контраст с периодом после 1887 г. — стала неудача парижского рынка капитала занять главенствующее положение в российских финансах. Как мы видели, Джеймс несколько раз пытался, но так и не смог «создать для Ротшильдов новую точку опоры», закрепиться в Санкт-Петербурге. Осенью 1867 г. делались полуофициальные попытки завязать отношения с Парижским домом; но в августе 1867 г., когда Джеймс встретился с российским министром финансов Рейтерном, он потерпел неудачу. В ходе долгих переговоров Джеймс предложил провести «крупную финансовую операцию», то есть большую эмиссию государственных облигаций на финансирование новых железных дорог. Однако Рейтерна его предложение не заинтересовало. Правительство России «не рассматривало финансовые операции» и определенно не имело желания занимать деньги, чтобы оставлять их на депозите у Джеймса — при более низкой процентной ставке. Рейтерн желал минимизировать государственное участие в российских железных дорогах, а не создавать такое положение, при котором государство само финансировало бы железнодорожное строительство. Рейтерн мог предложить Джеймсу лишь участие в приватизации железной дороги Москва — Одесса. Хотя переговоры по данному вопросу время от времени возобновлялись, Ротшильды хотели другого. По мнению Джеймса, прямое участие в частных предприятиях «в регионах, столь отдаленных от нашей сферы деятельности» было слишком рискованным.
Общая настороженность лишь усилилась после смерти Джеймса. Как выразились представители Франкфуртского дома в конце 1868 г., «до настоящего времени нам не очень везло с Россией, и вся ситуация похожа… на то, как если бы горчицу вдруг подали после ужина; это неприемлемо и не почетно». Даже в начале 1869 г., когда правительство Российской империи как будто передумало, Майер Карл побаивался крупного займа: «Невозможно… следить за операцией такой величины посредством обычной переписки… [но] нам некого послать в Петербург, и до последнего времени нам так не везло с северными варварами, что мы должны проявлять осторожность. Нельзя выпускать кота из мешка, чтобы урожай собрали другие [так!]». Он отказался ехать в Санкт-Петербург; его примеру последовал Альфонс, который подозревал, что широко разрекламированный приезд Ротшильда рассчитан просто для давления на банкирские дома Бэрингов и Хоупа, которые традиционно вели дела с Россией. В конце 1869 г. проект находился еще в неопределенном состоянии. Все напоминало ситуацию с Соединенными Штатами: Ротшильды неоднократно отказывались учредить семейное представительство в Санкт-Петербурге. В августе 1871 г. Горчаков убеждал Майера Карла в том, что Ротшильдам следует «открыть дом в Петербурге». Горчаков говорил, «что никто и понятия не имеет, какой объем дел можно сделать в России. Он буквально сказал: C’est une mine d’or („Это золотая жила“)». Его совет так и не был принят во внимание. Альфонс был против даже непрямого участия Ансельма или Майера Карла в австро-германском акционерном банке, который собирался открыть в Санкт-Петербурге «Кредитанштальт».
