Таким образом, правительство хранило верность Ротшильдам, поэтому им оставалось лишь договориться о механике проведения операции. Письма Альфонса, отправленные в июне 1871 г., наверное, позволяют лучше всего понять суть того, как проходили такие переговоры. Предстояло обсудить многочисленные вопросы: время эмиссии (до или после выборов 2 июля?); объем ценных бумаг, которые предстояло выпустить (на 2 млрд франков или больше?); соответственные доли французского, английского и других рынков; проценты и амортизация по облигациям; выпускная цена (обсуждались цифры от 80 до 85); время выплат по подписке (сколько месяцев?); конкретная роль банков (следует ли им взять облигации напрямую или гарантировать часть выпуска?); размер комиссионных, вознаграждения брокерам и прочие расходы; и наконец, обменный курс для выплаты процентов для иностранных подписчиков (увязать ли его с будущим обесцениванием франка?).
После нескольких дней дебатов по поводу цен и условий вырисовались следующие ответы: подписки на пятипроцентные рентные бумаги на 2,6 млрд франков должны быть открыты 26 июня при выпускной цене в 82,5, хотя при распределении по срокам взносов по подписке реальная цена составляла около 79,5. Обменный курс при выплате процентов английским подписчикам устанавливался в 25,30 франка за фунт стерлингов. Два синдиката, возглавляемые Ротшильдами в Лондоне и Париже, официально гарантировали только 1,060 миллиона из всего выпуска, в обмен на что они получали комиссионные в размере 2 % от номинальной стоимости (21,2 млн франков), так что фактически цена их подписки составляла более 77,5 (по подсчетам Альфонса, эта цифра составляла 77,7). Судя по всему, это была своего рода уловка. Технически синдикаты гарантировали не первый миллиард из выпуска (как ожидали берлинские банки), а второй. Поэтому, если бы выпуск расходился плохо, их шансы остаться с большими количествами рентных бумаг были бы выше. С другой стороны, если бы выпуск расходился так хорошо, что многие бумаги выкупила бы широкая публика, банкирам оставалось бы довольствоваться комиссионными. Берлинцы сочли такое условие «откровенно неприемлемым». Однако французское правительство вступило с домами Ротшильдов в тайный устный сговор. Им позволяли оставить у себя часть или все рентные бумаги, которые они гарантировали. Поэтому доля Ротшильдов составляла 410,5 млн франков — больше трети всего объема от гарантированных бумаг, или 16 % от всего выпуска
[94]. Подсчитать полученную ими прибыль можно с помощью простой арифметики. Одних комиссионных они получили на 8 млн франков; но при этом не учитываются огромные доходы с капитала. Если бы Лондонский и Парижский дома удержали все рентные бумаги, купленные ими фактически по 77,7, и продали их в следующий рыночный пик в ноябре 1871 г. (97,1), они получили бы прибыль в размере около 80 млн франков (около 3 млн ф. ст.)
[95].
Характерно, что Альфонс был разочарован операцией и считал, что они могли бы получить гораздо больше. Добиться полной монополии Ротшильдов оказалось невозможно. Не только французским акционерным банкам удалось получить небольшую долю, но и другие рынки, за исключением Лондона и Парижа, фактически оставались «свободными для всех», поэтому брокеры начали неофициально торговать рентными бумагами в Брюсселе еще до открытия подписки. «Признаю, это настоящая неразбериха, — ворчал Альфонс, который никогда не был высокого мнения о неопытном Пуйе-Квертье, — но уверяю вас, мы не виноваты; чтобы предотвратить случившееся, нам самим пришлось бы стать министрами финансов». Однако через несколько дней, когда стал очевиден полный успех всего займа, жалобы прекратились. Сначала говорили, что подписка вдвое превысила количество выпущенных бумаг; к 20 июля Альфонс оценил эту цифру в 8 раз. Помимо того удалось успешно вытеснить из операции французские акционерные банки, как и позже, когда Париж выпустил собственный заем с помощью Ротшильдов. Как жаловался Мазерат из «Лионского кредита»: «Во всех операциях, которые производились, начиная с войны, дом Ротшильдов и, под его эгидой, группа „высоких банков“, играла почти эксклюзивную роль… Ротшильд и его друзья, при поддержке Банка Франции, выделили 200 млн франков, необходимых для того, чтобы Париж выплатил свою долю военной контрибуции; та же самая группа приберегла для себя заем в 2 миллиарда, и только в виде одолжения кредитным учреждениям в последнюю минуту позволили приобрести незначительную долю из комиссионных в 20 млн франков, которые синдикат Ротшильдов заработал для себя… Теперь объявлен следующий заем для Парижа на тех же условиях…»
Поскольку Альфонс играл видную роль в правлении Банка Франции, а «старинный близкий друг» Ротшильдов Сэй стал префектом департамента Сена, акционерные банки считали себя жертвами политической дискриминации. Поэтому 5 августа они подписали соглашение, ставшее почти антиротшильдовским союзом. Как выразился Мазерат, намеренно бросая тень на полученные Альфонсом полномочия, акционерные банки объединились «в качестве французских учреждений», чтобы предъявить свои права «на то место, которое они по закону должны занимать во французских делах».
Кроме того, была достигнута и другая цель — вытеснение из операции немецких банков. Правда, трудно сказать, что послужило тому причиной, плохое ли сообщение, нерешительность со стороны Берлина или злонамеренные действия в Париже. Важно подчеркнуть, что вытеснили не только Бляйхрёдера, Ганземана и Оппенгейма, но и дома Ротшильдов во Франкфурте и Вене. Ансельм подал заявку на новые рентные бумаги на сумму в 31 млн франков, а «Кредитанштальт» — на 47 млн франков, но к тому времени, как их заявки пришли в Париж, подписка была уже закрыта. Майеру Карлу удалось оставить за собой лишь подписку на 2 млн франков. Не впервые линии сброса, разделявшие европейский рынок капитала, ломали традиционное сотрудничество между домами Ротшильдов, оставив невредимой лишь англо-французскую ось. Из писем становится ясно, что Альфонса такая ситуация совершенно не волновала. «Я не жалею, — с явным удовлетворением писал он, — что сумел продемонстрировать этим господам, что, несмотря на всю нашу добрую волю, когда речь идет об операции, мы можем обойтись без них, как можем обойтись без берлинцев, которые упустили случай получить хорошенькую прибыль». Хотя операция обернулась триумфом для английского и французского домов, первые рентные бумаги правительства Тьера также знаменовали собой дальнейший шаг в сторону дезинтеграции Ротшильдов как объединенной всеевропейской силы.
Конечно, тогда прошел лишь первый этап: оставался вопрос о том, как перевести Германии деньги, полученные благодаря выпуску облигаций. Самым очевидным казался путь, по которому правительство купило бы векселя, выписанные на Лондон, — самые популярные из ликвидных финансовых инструментов — и передало их в Берлин. В самом деле, около трети из первых 1,8 млрд франков были выплачены именно таким способом; к досаде Альфонса, оказалось невозможно установить монополию на французские государственные закупки векселей. Однако теперь препоны начали создавать немцы, настаивая на том, что они предпочитают получать векселя, номинированные в золоте или немецких талерах, а не долгосрочные векселя, номинированные в фунтах стерлингов
[96]. Как обычно, Бляйхрёдер стремился раздуть собственную значимость, передавая взгляды своего «друга» на происходящее в Париж. Но они не произвели сильного впечатления на Альфонса. «Возможно, эти господа и великие победители [в войне], — язвительно замечал он, — однако финансисты из них никудышные. Они вкладывают деньги, которые мы им переводим, в трудно реализуемые бумаги и ничего не делают для того, чтобы содействовать выплатам». Трудности с переводом денег ускорили небольшой валютный кризис, который начался в последние месяцы 1871 г., совпав с неурожаем (и, следовательно, необходимостью для Франции импортировать зерно), всплеском спекуляции на бирже и первыми серьезными доводами в пользу налоговой политики. Чтобы защитить свои запасы, Банку Франции пришлось выпустить новые банкноты малого достоинства и настаивать, чтобы правительство сократило большую текущую задолженность. Вследствие этого на бирже надулся пузырь: цена рентных бумаг достигла пика в ноябре, затем, в первую половину 1872 г., упала на пять пунктов (см. ил. 6.1). Вследствие этого дискуссии о следующих выплатах Берлину, которые необходимо было произвести к маю 1872 г., пришлось отложить до Нового года.
