Андрей делал такой продукт по нескольким причинам. Точнее, причин было всего три. Деньги – раз. Азарт – два. Если будут делать без меня, сделают хуже, чем со мной, – вот и последнее «три». Кто-то из повернутых на всю голову друзей-аудиофилов однажды сказал: вот ты слушаешь звуки и слышишь музыку, а я пытаюсь слушать музыку – а слышу частоты, амплитуды, искажения и шумы в тракте воспроизведения. Андрей тогда посмеялся, а теперь, когда понял, о чем речь – применительно к своей работе, – стало не до смеха.
По большому счету, сериалы делаются с одной-единственной, циничной целью – заставить конкретного зрителя провести конкретное время возле конкретного экрана. Чтобы зритель не встал и не ушел, ему должно быть интересно. Такая вот легенда. Но это лишь шапка айсберга. На самом деле, чтобы зритель не встал и не ушел, он должен быть одинок и, желательно, несчастен. А вот это и есть сам айсберг.
Трудно представить себе счастливого человека, кто в здравом уме будет смотреть сериалы. Нет, он может быть счастливым (или думать, что счастлив) за пределами комнаты с экраном. Но вот в комнате нам нужен зритель одинокий и несчастный. Что это означает для сценариста? О-о-о, следствий масса, и Андрей был в них хорошо ориентирован. Это означает, что, помимо движения сюжета, должны быть специальные зацепки, не относящиеся к сюжету, а имеющие отношение именно к живому зрителю по ту сторону экрана. И такие зацепки должны давить на самые низменные инстинкты – иначе оно не сработает.
Неужели нельзя рассказать хорошую историю, например, без «красивой жизни»? Можно, отчего же нет. Только это не будет продуктом – зритель не сможет завидовать героям. А тогда чем прилепить его задницу к сидению перед экраном? Вариантов аттракции масса. Но, увы, негативная аттракция работает куда как лучше позитивной. Так что сериалы – это не то место, где сеется разумное и доброе. Это обманка. Человек смотрит продукт, тратит свое внимание, подключает эмоции, а взамен не получает ничего, кроме усталости. Несчастный человек становится более несчастным. Вот и вся правда.
Не сказать чтобы осознание правды делало Андрея счастливым. Но и более несчастным не сделало. Он научился работать так, как работают микробиологи, когда имеют дело со смертельно опасными штаммами микроорганизмов. Защитный костюм, свежая дыхательная смесь, соблюдение правил техники безопасности – и ты неуязвим. А всякие мысли про этику и смысл происходящего – их можно и нужно отправлять по известному короткому адресу. Это работа. Производитель наркотиков сам на игле не сидит.
Вот только не стоит думать, что такая работа остается безнаказанной. Даже пользуясь глупой арифметикой, понятно, что твоя работа увеличивает количество одиночества в мире и углубляет качество. А когда после работы ты возвращаешься в этот самый мир – другого-то для тебя никто не придумал! – тут бумеранг и шарашит по тебе. Созданное тобой одиночество других отбирает счастье у тебя самого. Потому что не взаимодействовать с этими другими ты не можешь. Люди привыкают к одиночеству, словно те самые лягушки – их можно сварить заживо, медленно и постепенно повышая температуру воды в кастрюле.
Человеческое общество атомизировано, разобщено, лишено воли и стремления к чему-то большему, к тому, чего можно достичь лишь тогда, когда выходишь за пределы суточного цикла: «поели, можно и поспать – поспали, можно и поесть»
[48]. По большому счету, его-то и обществом можно назвать теперь лишь с натяжкой. Контингент – так точнее будет. «Скорбное бесчувствие»
[49].
Но когда вдруг ситуация начинает разворачиваться по совсем другим законам, как было с Андреем минувшей ночью, тогда-то и становится понятен весь ужас положения. И ощущается настоящая температура воды, где тебя варят. Ты вроде бы выпрыгиваешь из кастрюли – а как больно!
В дверь позвонили. Приятный звонок, тихий, мелодичный. Андрей впервые слышал, как работает звонок в номере. В этом городе звонить ему в дверь было некому. Встал с дивана, открыл. На пороге, загадочно улыбаясь, пританцовывала Кадри.
– Леопольд, выходи! Выходи, подлый трус! Ну-у?! Мне можно войти, или хочешь, чтобы я пела тебе серенады под балконом?
Левой рукой обняла за шею, не выпуская сумки из правой.
– Эй-эй, остановись! Да подожди же ты!
Шутливо высвободилась из объятий и пошла к столу. Поставила сумку, извлекла из нее пару контейнеров.
– Что это? – не понял Андрей.
– Да тощий ты какой-то, недокормленный! – ущипнула Андрея за живот. – Мои котлеты, фирменные! Пюре, картофель пополам с сельдереем. Буду тебя откармливать. Если не я – то кто?!
– Я… я пойду… руки помою. – Андрей зашел в ванную, закрыл за собой дверь, включил воду.
И заплакал.
Глава 21
– …Нужно соблюсти два условия. Не одно. А два. – Олаф пристально посмотрел на Дока.
– Олаф, я достоин, чтобы о них сейчас услышать?
– Если бы вы были недостойны, мы бы с вами никогда не встретились.
Олаф сделал короткую паузу. Казалось, он внезапно вспомнил что-то важное, но не знает, как об этом сказать.
– Честно говоря, Док, я в затруднении. Тема, что мы будем рассматривать, очень непростая. Дело осложняется еще и тем, что ваша подготовка для ее восприятия минимальна. Впрочем, не надо расстраиваться. Подготовка подавляющего большинства людей этой формации не то что минимальна, а… как там у вас говорят? Ах да, «ниже плинтуса». В связи с этим вместо академичного изложения материала я прибегну к так называемому нелинейному обучению.
– Что это такое?
– Это такой обучающий процесс, когда на обучающегося вываливается количество и качество информации значительно большее, чем он может воспринять. Кроме того, подаваемая информация кажется обучающемуся плохо структурированной или неструктурированной вовсе.
– Н-да… – тихо сказал Док.
– Если бы «н-да». Всё гораздо хуже. Обучающийся может задавать вопросы. Любые вопросы и в любой момент изложения.
– Уже легче.
– Не легче, Док. Обучающийся может и будет задавать вопросы. Но лектор далеко не всегда будет их замечать и на них отвечать.
– Как это так?
– Да вот так. По мере нашего продвижения вперед, в сознании обучающегося начнут возникать новые ассоциативные связи, обобщающие воспринятый материал.
– Но ведь они вполне могут быть ложными? Как разобраться, Олаф, если не знаешь материала? Как отличить правду от собственного бреда?
– Отличное замечание, Док! По вопросам, задаваемым обучающимся, лектор понимает, насколько глубоко обучающийся вошел в материал и не сделал ли он тех самых ложных выводов. Если они присутствуют, лектор скажет: «Ваша концепция неверна». Но лектору запрещено говорить, что именно из озвучиваемых обучающимся вариантов верно. Только в случае «неверно» это говорится сразу.
