– Ресурс. Энергия. Неисчерпаемая энергия.
– Расскажите мне о ней, Олаф!
– Позже, Док, не сейчас. Пока же у нас с вами есть еще несколько моментов, и их обязательно следует коснуться. Хотя бы чуть-чуть. Хотя бы назвать, обозначить. Вот давайте представим себе площадку молодняка в зоопарке. Там все виды содержатся вместе, в мире и согласии. А к двум годам, например, у волка обязательно перещелкнет, и он будет всех жрать. Даже вчерашнего своего друга – собаку. Исправить это невозможно. Поэтому нельзя содержать людей с патчем и без патча, что называется, в одном объеме – новое человеческое поколение будет уничтожено старым! Можно только не допустить, чтобы овцы оставались с волками. Можно только изолировать их друг от друга. Не надо говорить волку «начни с себя, возлюби овцу как сестру свою»! Он на такое начинание биологически, алгоритмически неспособен. Это заведомая ложь. Все эти «начни с себя» – это все равно как безногим говорить: а что это вы в футбол не играете? С себя начните!
– Да, Олаф, вечер перестает быть томным…
– А нам, Док, легкой жизни никто и не обещал. Теперь давайте оценим феномен телегонии в приложении к нашим целям и задачам. Бесполезно с ней тотально бороться в нынешней человеческой популяции.
– Почему, Олаф?
– Потому что мы не настолько богаты. У нас нет такого количества энергии. Поэтому сначала нам нужно будет почистить нескольких женщин. Метод очистки, о котором упоминается в древних легендах, утерян. Человеческая популяция, им владевшая, полностью погибла. Она выкошена под корень. Есть один работающий механизм. Для его разворачивания на практике нам нужны вы, Док.
– В чем суть механизма, Олаф?
– Вы узнаете. Узнаете, когда им овладеете. Когда у нас будут созданы такие женщины, очищенные управляемым вами механизмом, и они станут зачинать детей, мы обработаем их патчем. И вот уже против этих детей телегония будет бессильна. А внутривидовая агрессия будет у них отсутствовать полностью. Этих детей растить и готовить будете вы и другие, такие, как вы, понимая, как на духу, что вы сами – тупиковая ветвь, но вам нужно «день простоять да ночь продержаться» на стыке поколений и не упустить «склейку»!
– Смогу ли я, Олаф?
– Я не знаю, Док. У вас есть свобода воли. Вы можете отказаться в любой момент.
– Мне нужно думать.
– А я и не собирался требовать от вас озвучить решение сейчас или завтра. Сделаете это, когда будете готовы. Но продолжим. Невозможно просто взять и сделать новый вид «из пробирки». На него нужно навесить, ему нужно передать социальные аспекты поведения, этику, эстетику, культуру, науку, прикладные знания. И вот их-то и не получить из пробирки. Их нужно передать! И именно вы и такие, как вы, и будете организовывать и контролировать их передачу новым детям. Со своей стороны, со стороны мира нематериального – мы сохраним вас. Мы будем заботиться о вас. Вы создадите по нашим технологиям и с нашей помощью территории неограниченной энергетики, куда никто не сможет попасть извне с недобрыми намерениями.
– Что за территории, Олаф?
– Условно назовем их «колпаки». Колпаки будут располагаться в труднодоступных местах, там, где нет населения. Нынешнее население не может там жить, потому что нет энергии, нечего есть, нечем обогреваться. Но вы – сможете, мы обеспечим вас энергией. Дальше дело техники. И технологий, что есть у нас для вас.
– То есть мы будем изолированы от мира?
– Не грустите, Док. Это скорее мир будет изолирован от вас! – рассмеялся Олаф. – Сейчас мы с вами рассматриваем лишь общие схемы. Практика наверняка внесет коррективы в конкретные решения. Но одно ясно – вы и такие, как вы, старое поколение, становитесь самураями и камикадзе. На вас будет возложена важнейшая работа по изменению мира. Реальному изменению, не декларативному. Впервые за долгую историю человечества вы будете действовать на уровне вида, по-настоящему, а не в рамках индивида, как это всегда было раньше. И вы будете делать все это вместе с нами. Вы не останетесь в одиночестве. У вашего поэта с гитарой, предвосхитившего многое, были сильные строки:
Наши мертвые нас не оставят в беде,
Наши павшие – как часовые.
Отражается небо в лесу, как в воде,
И деревья стоят голубые
[54].
Не правда ли, все то, что мы с вами обсуждаем, сильно диссонирует со смыслами, живущими в нынешнем обществе?
Док прекрасно знал, что Олаф прав. Не было никакого смысла спорить. Последние несколько лет Док много летал самолетами. Когда самолет заходил в посадочную глиссаду перед Москвой, Док любил смотреть вниз. Под крылом медленно проплывали тысячи и тысячи новых домов, коттеджей, имений и поместий. По новым дорогам плавно проезжали тысячи и тысячи приличных автомобилей. Док помнил всю ту же самую глиссаду, только двадцать, тридцать лет назад – разруха, запустение, безнадега. Да, страна изменилась. Это видно невооруженным глазом. Но какой смысл был вложен в изменения? Никто так и не вышел за пределы суточного цикла – сегодня похоже на вчера. А завтра? – а завтра еще не наступило.
Док высадился на пристань и, не оборачиваясь, двинулся в сторону отеля. Паттайя гудела, впрочем, как и всегда, – ей было хорошо и привычно. Огромный человеческий муравейник, потребляющий тонны еды, воды и спиртного, производящий сотни килограммов спускаемой в канализацию в презервативах спермы, подогреваемый бесконечным кругооборотом денег. Монстр, Молох – и вся Земля под ним! Нет ни конца, ни края.
С Валькой спорили как-то, много-много лет назад, еще в институте – в чем смысл жизни? Док кипятился тогда, высокопарными фразами сыпал. А Валька внезапно посмотрел своими лучезарными глазами и расставил все по местам, коротко и ясно:
– Когда срать садишься, посмотри на дерьмо, что ты произвел. Это реально единственное, что остается в мире от тебя и от твоего смысла. Врубился, убогий?
Олаф не торопил. И Док это знал. Как знал и то, что решение все равно придется принять.
Наутро Док побросал свои куцые пожитки в маленький чемоданчик системы «стюардесса» и улетел в Москву.
Глава 26
Какая прозрачная ночь, какое ясное высокое небо! Кадри вышла на веранду, тихо притворив входную дверь. Вот Южный Крест, вот – Лебедь, а там – Лук Стрельца. Словно в планетарий попала. Только небо не то, что было в детстве, не то, какому учил папа. Другое небо – здесь земля другая, ближе к экватору.
Скрипнула дверь дома напротив. В свете дверного проема женская фигура. Подняла руку, приветливо махнула. Кадри сложила ладошки рупором и громким шепотом произнесла:
– Иду, Марулла!
– Не будем кофе на ночь, не? – Марулла обняла Кадри, поцеловала в щеку. – Давай мятный чай, а?
– Давай! – Кадри уселась за стол. – А что к чаю?
