– Хватит! – вскричал Эфенбах, держась за голову. – Благодарю покорно, мой раздражайший… Век не забуду…
На что следовало рассчитывать. Теперь если Михаил Аркадьевич проиграет – а он проиграет непременно, – всегда можно будет свалить это на законы теории вероятности и системы игры, глубоко несовершенные. Математика – та еще наука. Обманет так, что и не поймешь… Недаром годится в сыске.
Пушкин вышел из кабинета с чувством исполненного долга. Он вернулся за стол и развернул тетушкин подарок. Там оказалась «Дедуктивная и индуктивная логика» Вильяма Минто, профессора логики Абердинского университета. Книга толковая, но уже изученная. Настал черед самого важного подарка. С непонятным волнением Пушкин развязал бантик.
Бумага скрывала пенал, обтянутый блестящим сафьяном. Бережно, как драгоценность, он снял крышку. Пенал хранил вещь изумительную, на которую Пушкин засматривался в витрине, но никогда бы не потратился. Так прекрасна и бесполезна она была: серебряный футлярчик для карандаша, с выгравированной сценой охоты легавых. Карандаш помещался ровно настолько, чтобы торчал грифель, а потом, стачиваясь, мельчайшим колесиком двигался дальше. Футлярчик можно было носить в кармане, зацепив за серебряное ушко. Теперь его карандаш, вечно ломавшийся, будет одет куда лучше хозяина. Как приятно будет писать в блокноте, делать быстрые зарисовки, заносить формулу сыска…
Но – нет. Об это и подумать нельзя.
С тяжким сожалением Пушкин убрал футлярчик в коробку и засунул в дальний угол письменного стола. Подарок считается потерянным в сугробе. Так будет лучше.
22
Разбитую вазу Агата приказала занести в счет. Она решила уехать немедленно. Прямо сейчас. Не задерживаясь ни секунды, ни минуты, ни часа. Собрав вещи, оставить и «Лоскутную», и Москву. В этом городе ей делать больше нечего. На первом же поезде отправиться куда глаза глядят. Не важно куда, главное, как можно дальше отсюда. Агата сообщила портье, что немедленно освобождает номер, просит выставить счет. Если надо внести штраф за обещанное проживание, она не возражает. Ну и щедрые чаевые с нее. Чем привела портье в глубокое изумление. И отправилась к себе.
Швыряя платья в чемоданы, она кляла себя последними словами, что была такой дурой. Это с ее-то опытом и знанием мужчин. Вела себя, как последняя безмозглая курсистка. Сюрприз выдумывала, подарок подбирала. Сюрприз лопнул, подарок достался сугробу. А он… Стоило подвернуться смазливой барышне, младше на три или четыре года – и пожалуйста. Уже поцелуи. Ведь, как назло, выручила ее, спасла украденный ридикюль. Не надо было соваться. Такой урок… А еще врал, дескать, дела у него срочные. Вот какие милые дела… Ну ничего, больше ее не увидит. Зато услышит. Агата даст о себе знать… Еще наплачется, что отказался от ее помощи. Ох, дорого он заплатит за ее обиду… Вся полиция заплатит…
И тут, среди бури обид, Агата вдруг поняла: именно этого Пушкин и добивался. Чтоб, разозлившись до беспамятства, по горячности взяла и уехала. Расчет примитивный, но верный. Расчет на ее характер. Агата плюхнулась на диван и стала думать: откуда он знает Настасью? Девица приезжая, живет в гостинице. Явно впервые видели друг друга, это она хорошо разглядела. Так может, Тимашева – родственница? Объяснение было слишком простым. Агата подумала еще немного и поняла, что уезжать нельзя. Во-первых, его хитрость победит. Чего нельзя допустить никак. Но самое главное, она дала слово найти убийцу мадам Терновской. А словами Агата не разбрасывалась. Поступать надо так, как он не ждет: сделать вид, что ничего не случилось. Вот это будет достойным ответом. С не меньшим рвением Агата стала доставать платья из чемоданов и развешивать в шкафу.
Часы указывали, что пора собираться, если она хочет на рулетку. Оставив в номере беспорядок, Агата выбрала черное платье с блестками, чрезвычайно эффектное. В таком не стыдно появиться на балу. К нему подходила маска «летучая мышь». Пусть для рулетки немного вызывающе, зато узнать трудно. Агата собиралась не развлекаться, а следить за убийцами. Наверняка опять появятся, чтоб спускать украденные у Терновской деньги. В маске следить куда проще, не вызывая подозрений.
К платью нужны были ожерелье и серьги, которые попали к Агате по особому случаю, о котором теперь она не хотела вспоминать. Посмотревшись в зеркало, Агата нашла себя готовой для московской рулетки.
Ее номер находился в новом крыле гостиницы. К номеру барышень вел длинный коридор. Агата шла не спеша. Коридорные и половые, пробегавшие мимо, кланялись и смотрели вслед. Что лучше зеркала подтверждало правильный выбор наряда. Она повернула к переходу в старый корпус. Опоздай она на минуту, Агата не заметила бы, как от номера Тимашевой отошла какая-то дама и скрылась за поворотом коридора. Она не была уверена, что дама вышла из того самого номера. Видела ее спину и платье толком не разглядела: только что оно темно-синего шелка с муаровыми разводами. Не очень модное. Что позволительно дамам после тридцати, когда жизнь уже прожита.
Агата подошла к двери, оглянулась и приложила ухо к замочной скважине. Милая женская хитрость порой позволяла узнать нечто важное. Слышно было плохо. Шел какой-то спор, причем на повышенных тонах. Агата разобрала слова: «нельзя», «безумие» и «опасно». Голоса были столь похожи, что она не могла решить, кто кого предостерегает: Тимашева компаньонку или наоборот. Скорее наоборот. Настасья – барышня с волевым характером. Тут Агата еще услышала: «не бойся» и «какая разница». Наверняка барышни обсуждали, как играть. Пора было заканчивать спор. Да и половой мог ненароком заметить не вполне приличную позу дамы в черном платье. Она постучала. В номере затихли, будто испугались.
– Кто там? – послышался голосок, который Агата не смогла отличить.
Она назвалась мадемуазель Бланш.
Открыли не сразу. Прасковья кивнула и удалилась от проема. Агата вошла. В номере царил примерно такой же беспорядок, как у нее. Среди него на диване сидела Тимашева. Барышня как будто была взволнована.
– Как я рада вас видеть, мадемуазель Бланш, – сказала она, торопливо поправляя прическу. – А мы… Я уже готова…
– И я вам рада, моя милая, – отвечала Агата. – Уже решили, сколько хотите выиграть?
Настасья натянуто улыбнулась.
– Как решит удача Прасковьи. Я буду только зрительницей…
– Мечтаете повторить триумф мадам Терновской? – спросила Агата и готова была искусать свой язык: она не имела права так глупо проговориться.
Тимашева повела себя не менее странно: встала с дивана в явном волнении.
– Откуда вам известна эта фамилия?
Не хватало проговориться, что мадам убили. Агата сплела историю, что слух о выигрыше уже будоражит Москву, кто-то назвал эту фамилию.
– Что вас так взволновало, моя милая? – спросила она.
– Мадам Терновская… моя тетушка, – ответила Настасья в некотором смущении. – Родная. Анна Васильевна.
– Неужели? Так вы теперь богатая наследница!
Барышня решительно мотнула головкой.
