– Прасковья… Надо же, – проговорила тетушка, как будто в сомнении. – Кто бы мог подумать…
Чего-то недоговаривает Агата Кристофоровна. Но спросить Агата не решилась.
– Настасья страшно боится, что вы отправите телеграмму отцу, – только сказала она. – Не знала, где найти деньги…
– Такие нежные, и попугать нельзя, – ответила тетушка. – Ну, теперь-то другая напасть: не знает, куда деньги девать. А характер у Настасьи такой, что удержу нет. Самое взрывоопасное сочетание. Как начнет куролесить, так только держись, Москва. И папенька не остановит.
– Простите, не понимаю вас…
Рассказ о свалившемся на Тимашеву наследстве Агата выслушала молча.
– Невероятное везение…
– Ты права, моя милая, кто бы мог подумать. Расспросить Анну Васильевну мы не можем, так что давай вернемся к ее убийству…
– У меня есть предположение, – поторопилась Агата.
– Так скажи, тут Пушкин не услышит…
– Полагаю, что убил Лабушев… Он же взял весь выигрыш. Об этом каким-то образом узнал Фудель. Или подозревает. Теперь крепко держит его на крючке.
– Почему так решила?
Послышались знакомые интонации: как будто на допросе у Пушкина. Агата рассказала о вчерашней игре.
Тетушка пребывала в раздумье.
– Сомнительно… Зная Петра Ильича… Но когда такие деньги, мог, конечно, решиться… А с Фуделя станется: везде нос сует, тип редкой скользкости… Как проверить?
– Если сегодня Лабушев и Фудель будут играть на рулетке сторублевыми купюрами – вот и доказательство…
– Шаткое, но другого нет, – сказала Агата Кристофоровна. – Хотя… Зачем Алексею понадобился пистоль?
– С его скрытностью ничего не узнать, – пожаловалась Агата.
– А как ты хотела? Он же – чиновник сыскной полиции. – В голосе тетушки звучала гордость. – Еще идеи имеются?
– Некая Рузо…
Это имя Агате Кристофоровне ни о чем не говорило.
– Секретарша мадам Терновской… Вертелась вокруг нее в ночь выигрыша… Такая мерзкая. – Агата скривила лицо. – Наверняка сегодня придет снова.
– Эх, жаль, нельзя мне соваться на рулетку… Если Лабушев виновен, сразу поймет, что подозреваю, затаится…
Агата расправила плечи.
– Я пойду. Он видел меня в маске, ни за что не узнает…
Такой подвиг Агата Кристофоровна наградила мягким пожатием руки. Они условились, что никто не узнает об их совместных усилиях. Но каждая теперь будет рассказывать все, что узнает. Даже о малейших подозрениях. И тогда они смогут обскакать Пушкина.
Прощаясь, они расцеловались.
– Прасковья на рулетке играет, – сказала тетушка, как будто это не давало ей покоя. – Вот ведь… Ты присматривай за Настасьей. Характер вздорный, но еще ребенок…
Агата обещала, что мадемуазель Бланш не спустит глаза с богатой наследницы.
23
В доме Терновской среднее окно было заколочено на совесть. А в соседнем все окна были целы, в них пробивался свет. Пушкин заглянул, но шторы укрывали плотно от посторонних взглядов. Он невольно подумал, что мадам Медгурст наверняка проснулась после снотворного и наблюдает за ним. Возникло желание помахать темным окнам особняка. Мальчишество в себе Пушкин пресек, списав на усталость. Без сна человек глупеет.
Он поднялся на крыльцо и дернул звонок. За дверью послышался шум, как от сдвигаемых стульев.
– Кто там? – Мадам Живокини по-прежнему была осторожна.
– Алексей Пушкин из сыскной полиции.
Открывать не спешили.
– Что вам угодно?
– Некий вопрос требует срочного разъяснения.
– Слишком поздно, я ложусь спать… Приходите завтра.
Лезть за часами не стоило, от силы девять вечера. Даже одинокие женщины так рано не ложатся.
– В таком случае, вернусь с приставом, и мы высадим дверь…
Угроза подействовала.
– Прошу подождать, я не одета…
Ждать пришлось не слишком долго, не так, как мадемуазель Тимашеву. Живокини открыла, прячась за створкой. Пушкин вошел.
В прихожей висели салоп, шуба и дорожное пальто. Ничего, кроме одежды и обуви хозяйки. В гостиной был накрыт стол к чаю. Зайдя, Живокини села за него. Переодевалась Вера Васильевна стремительно. За краткий промежуток сменила ночную сорочку с домашним халатом на платье, в каком не стыдно выйти. Она не замечала, что нервно постукивает указательным пальцем. Сесть Пушкину не предложила.
– У вас гости? – спросил он, глядя на чашку с блюдцем и блюдце без чашки.
– С чего вы взяли? Что за вопрос? Кажется, сегодня не лучший день для шуток. Уже насмеялись от души… Что вам угодно?
– Терновская обещала оставить вам немного денег и обманула…
Вера Васильевна гордо держала подбородок.
– Если ради этого надо врываться ночью в дом вдовы, то извольте… Да, вы правы. Она обещала, что оставит небольшой капитал Вадиму, моему сыну… Не думала, что Анна так злопамятна… И кому оставить все? Тимашевой! Амалия, ее мать, и так ни в чем не нуждалась… Выгодно выскочила замуж… Такая несправедливость. Наследство достается не тем, кто его достоин… Зачем Настасье деньги Анны? Свои девать некуда… А Вадиму так нужны средства, он блестящий офицер… До сих пор не нашел себе достойную партию… Уже вызвала его телеграммой… Хоть бы Настасья заехала ко мне с визитом…
Вероятно, мадам Живокини уже продумывала безумную комбинацию: получить церковное разрешение на брак Вадима с Настасьей. Что было категорически невозможно. Двоюродных брата и сестру не венчали никогда. В законе на этот счет имелось точное определение: для венчания двоюродные должны были состоять в родстве не ниже четвертой степени. Никакое епархиальное начальство не поможет. Даже если Тимашева забеременеет от Вадима Живокини. Идея настолько странная, что могла прийти в голову только матери, безумно любящей сына.
– Ваше любопытство насытилось, господин Пушкин?
На самом деле ему хотелось знать, что скрывается за плотно закрытыми дверями. А точнее – кто. Если, конечно, Живокини не прячет любовника. В Москве всякое бывает…
– Много лет назад вы купили пистоль, – сказал Пушкин.
Брови мадам Живокини сдвинулись в глубоком непонимании.
– Что я купила?
– «Последний аргумент дамы», крохотный револьвер на один заряд, вот такой… – Он показал пальцами. – В Висбадене… Вспомнили?
– Да-да… Кажется, припоминаю… Но откуда вы узнали?
– Из верных источников…
Вера Васильевна усмехнулась:
– У вашей тети отменная память… Это была игрушка… Забава…
– Не совсем. С близкого расстояния убивает.
