– И обокрали, – закончил Пушкин.
– Какой вы гадкий! – Агата скривилась. – И это после всего, что я для вас сделала? Платите таким недоверием…
Пушкин не мог вспомнить ничего, что бы эта барышня для него сделала полезного. Ну, если не думать о серебряном чехольчике для карандаша. Что так и лежит вот тут, в ящике стола. Он промолчал. Зачем лишние слова, когда Агату не остановить.
– Обокрала? Как вы только могли такое подумать! – Она говорила нарочно громко, чтобы слышал Лелюхин, повернувшийся к ним спиной. – Воровка я, что ли? Я ведь сама воровку поймала, если не знаете! Возмутительное бездушие! Сухое бессердечие! Такое подумать про меня! Мерзкие подозрения! Я – украла! Кто бы мог подумать. И какую-то жалкую тысячу рублей! Да если бы я его хотела обобрать, неужели остановилась бы на тысяче? Он бы из Москвы голым бежал!
– Не обокрали. Что тогда? – спросил Пушкин, останавливая поток.
Разгорячившись, Агата тяжело дышала.
– Привезла на рулетку и только. Он сам деньги просадил! Удивить хотел ставкой в сто рублей! Ах, какой шик! Провинциальный индюк… Иков этот ваш смотрел, как Терновская выигрывает, и сам завелся. Спустил тысячу, а меня решил сделать виноватой. Знаете почему?
– Почему? – покорно спросил Пушкин, предполагая ответ.
– Потому что сбежала от него! – победно закончила Агата. – Он рассчитывал на сладкую ночь любви, а получил вот это, – и она сунула под нос чиновнику сыска фигу. Маленькую, но грозную.
– Охранительную бумагу опять в номере забыли, – только сказал он.
Агата поправила сбившуюся шапочку.
– У входа «Лоскутной» на меня накинули мешок, – обиженно сказала она. – Купец меня подхватил и понес… А помогал ему один малоприятный господин…
Все было ясно. Нужды тащить Агату в участок никакой. Пушкин и мыслей таких не имел. На всякий случай обменялся взглядами с Лелюхиным. Василий Яковлевич был того же мнения.
– Здесь вам делать нечего, отправляйтесь к моей тетушке. Она ждет вас…
Такое обращение было не лучше привода за решетку. Терпеть Агата не намерена.
– Хоть вы и оскорбляли меня подозрениями, а я узнала нечто важное, – сказала она.
У Пушкина не было ни времени, ни сил выслушивать то, что и так известно.
– Вчера на рулетке незнакомая вам дама выиграла двести тридцать восемь тысяч. Фудель и Лабушев опять делали ставки и проиграли. Агата Кристофоровна расскажет подробности.
Как захотелось Агате вцепиться в это наглое холодное лицо. Или влепить пощечину. Но пощечин на сегодня было довольно. Уйти вот так, раздавленной, она не могла.
– Это не все известия.
– Что еще?
– Вчера вечером Настасья Тимашева не поехала на рулетку. Знаете почему? Она поскользнулась на прогулке и получила рану на лице… Вот здесь. – Агата показала на себе.
– Ничего, до свадьбы заживет.
– Какой свадьбы? – искренне удивилась Агата.
– Думаю сделать ей предложение, – ответил Пушкин. – Она богатая наследница, имение. Отец ее, Тимашев, не будет против. Выйду в отставку, поселюсь в Тверской губернии. Буду вести тихую жизнь помещика. На досуге разгадывать ребусы. Никаких убийств и воровок… Чем не счастье.
Улыбаться Агата умела в любой ситуации. Даже когда хотелось рыдать и кусаться.
– У вас ничего не выйдет, господин Пушкин, – ответила она.
– Почему же?
– Настасья молода, но с умом и характером… Она вас раскусила: вы холодны, как статуя. Зачем выходить замуж за памятник? Она найдет свое счастье. С такими деньгами… Так что закатайте губу.
– Благодарю за совет, – сказал Пушкин. – Кстати, Катя Гузова украла ридикюль у Тимашевой?
Незачем выяснять, откуда он узнал. Раз такой поступок для него мелочь.
– Это вышло случайно, – сказала Агата.
– Случайно познакомились с Тимашевой?
В вопросе читалось подозрение. Уж не думает ли он…
– Да, случайно! – резко ответила она. – Накануне вечером видела их на рулетке. Прасковья играла, Настасья смотрела… Тогда еще я не знала их имен… За завтраком в ресторане гостиницы у Прасковьи увели ридикюль. Мне стало жаль наивных барышень… Остальное, полагаю, вам известно…
Ему было известно намного больше, чем предполагала Агата. Больше вопросов у Пушкина не имелось. Он попросил ее сразу отправиться к тетушке, благо до Тверского бульвара два шага. Встав, Агата махнула юбкой так, чтобы задеть его. Больше ничем задеть не могла. И ушла, не простившись. Она была слишком обижена и горда, чтобы желать Пушкину всего доброго. Доброго от нее он не заслуживал…
15
Побег задержанной пристав счел личным оскорблением. И взялся не на шутку. Мало того что разогнали карточный дом в Глинищевском переулке, с которого имелся регулярный навар, так еще арестованные смеют сбегать дерзким образом. Что, если дойдет до обер-полицмейстера? Найдутся доброхоты, которые сообщат: совсем 2-й Арбатский участок плох, воровки из камеры сбегают. Такого допустить нельзя. Зная своих чиновников, которые только бумажки ловко составляют, Ермолов вынужден был заняться этим делом сам. Переоделся в гражданский сюртук с брюками, не забыв поменять яловые сапоги на ботинки. И отправился в «Лоскутную».
Портье знал пристава. Он сообщил, что мадемуазель Бланш отсутствует, ключ на месте. Ермолов подумал было устроить засаду у нее в номере, но отказался от этой идеи. Это было слишком. И он выбрал холл. Строго наказал портье, чтобы его не замечали. А если Бланш появится, тут же дать знать.
Выбрав удобное кресло, с которого просматривался главный вход, Ермолов приготовился ждать. Через час он уже еле сидел на месте. Оказывается, нет ничего хуже ничего не делать. Газету читать нельзя, чего доброго упустишь мадемуазель, в ресторан пойти нельзя, ничего нельзя. Пристав подумал, что надолго терпения его не хватит. Придется поздно ночью нагрянуть или утром. Если, конечно, мадемуазель не пустилась в бега. За подобными размышлениями Ермолов не заметил, как в соседнем кресле появился какой-то господин.
– Добрый день, Сергей Николаевич…
Пристав вздрогнул. Перед ним сидел чиновник сыска. После вчерашнего Ермолов был обижен на сыск. Но этот в разгроме не участвовал.
– Здравствуйте, господин Пушкин, что вы здесь делаете? – ответил он.
– В участке сказали, где вас найти. Счел нужным объяснить некоторые факты.
Ермолов откровенно не понимал, о чем разговор.
– Какие факты?
– О мадемуазель Бланш.
Вот как, уже и сыск нос сунул. Оправдались худшие опасения. Ермолов пожалел, что сгоряча направил в участки срочное сообщение. Вот уж сглупил…
– Благодарю за помощь, сами как-нибудь разберемся, – ответил он.
