Со свечкой, как грабитель, Пушкин обшарил буквально каждый угол. Заглянул в ящики, в комоды, под матрацы, в платяной шкаф, во все кастрюли, в буфет и даже под стол в гостиной. Не поленился перевернуть кресла и тщательно осмотрел диван. Улика, которую он рассчитывал найти, не попалась. Или ее не было вовсе… Тогда формула опять выдала ложный результат.
В одном из ящиков он только наткнулся на знакомую фотографию пяти юных барышень. Та, что на тетушкином снимке была замазана чернилами, предстала во всей красе. У немки было милое личико, но невыразительное, трудно отличимое от прочих подруг. Что и говорить: все красивые девушки похожи между собой, и только некрасивые некрасивы по-своему.
Фотографию Пушкин оставил на месте.
Бесплодные поиски были окончены. Погасив огонек свечи, он легонько отодвинул штору. Большая Молчановка спала. В окнах особняка мадам Медгурст было темно. Зато от ее дома отходила неясная фигура, судя по силуэту – дама. Она шла неспешно, не оглядываясь. Пушкин вынул карманные часы: пять минут одиннадцатого. Как раз, чтобы уходить из гостей. Проследив, как поздняя гостья уходит, убедился, что не знает ее. Наверняка это не тетушка Агата Кристофоровна.
Пушкин задернул штору, выбрал место, с которого его нельзя было заметить, войдя в дом, и остался в полной темноте. В эту ночь ему оставалось только одно: ждать…
Ставка четвертая: Numero en plein
[46]1
Сани мчались по пустой Москве. «Пади́! Пади́!» – неслось по ночным улицам, извозчик не жалел посвиста, Агата подставляла лицо ветру. Медвежья шкура укрывала по самую шею, руки мерзли, но ей казалось, что и щеки, и лоб, и нос, и брови, и уши горят раскаленными углями. Она хватала ртом клочки ветра. Воздух обжигал горло, но ей было все равно. Наконец, когда сани сделали третий круг по Бульварному кольцу, она замерзла и приказала сворачивать в «Лоскутную».
Агата вошла в ресторан гостиницы, где застала веселье в самом разгаре, и повернула обратно. Официант, который обещал уютный столик, остался ни с чем. Забыв про долг и не проведав Настасью, Агата поднялась к себе, швырнула на пол муфту с варежками и шубку, подошла к кровати и упала прямо на покрывало. Перевернувшись на спину, закрыла глаза.
Завертелся бешеный хоровод. То она видела, как Пушкин умирает у нее на руках, истекая кровью, и говорит ей прощальное «прости», то как она бросается на убийцу и лупит его кулаками, то как догоняет и стреляет в него из револьвера городового. Ей показалось, что кровать вот-вот провалится в бездну. Агата поняла, что еще немного и сойдет с ума, вскочила и больше не легла. Вызвала полового, приказала подать горячего супа, любого, что остался на кухне. Половой вернулся с дымящейся супницей, горкой пирожков и ломтями ситного хлеба. От себя расстарался на тарелку солений. Агата сунул ему десятку чаевых и отпустила. Половой был шибко доволен. Она села за стол, налила полную, до краев, тарелку московской селянки, откусила кусок хлеба и стала есть раскаленный, будто из печи, суп. Она съела и вторую тарелку, заедая солеными груздями, пирожками с вязигой, и остановилась на третьей, когда жар супа очистил мысли. Агата отошла от стола, чувствуя, как платье трещит по швам. Такого обжорства она давно себе не позволяла. Она упала в кресло и вытянула ноги.
Мысли вернулись. Агата вспомнила, как вошла в зал рулетки и наткнулась на Эфенбаха, который лупил по щекам барышню Рузо. Та вздрагивала тряпичной куклой и ошалело смотрела на него. Агата не могла ни помочь, ни защитить и прошла мимо.
За игровым столом Фудель и Лабушев жадно следили за игрой. Они перестали интересовать. Агату поразило нечто другое. У другого конца стола была мадам Львова с каким-то господином, азартно делавшим мелкие ставки. Господин казался смутно знакомым. Заметив Агату, приятно улыбнулся с поклоном. Мужчины всегда замечали Агату и улыбались ей. Не это было странно. Вот с кем мадам Львова, оказывается, уехала на рулетку. Не для того, чтобы вести розыск и следить, а для того, чтобы развлекаться с ухажером. Агата не сомневалась, что спутник Агаты Кристофоровны именно ухажер. Это очевидно по тому, как он держался с ней. И как мадам Львова делала дурацкие знаки, чтобы Агата не приближалась к ним. Да и чутье тут же подсказало. Женское сердце всегда определит, кто ухажер, а кто добрый знакомый.
Как странно устроена душа. И это тетушка Пушкина, почтенная дама, разгадывающая кроссворды! Такая мудрая и степенная. А оказалась просто женщиной: променяла подругу на ухаживания мужчины. Водит шашни с каким-то расфуфыренным типом, когда ее племянник тут, на улице, получил удар ножом в грудь! Агата просто не могла поверить. И жутко обиделась. Не столько за преданный союз, сколько за Пушкина. Она больше не смотрела в сторону мадам Львовой. А следила за игрой. Когда Эфенбах вернулся к столу, кивнула ему. В этот вечер Михаил Аркадьевич был крайне нелюбезен.
В том, что у мадам Львовой роман, Агата убедилась, когда господин в цветастой жилетке, бросая на нее откровенные взгляды, собрал со стола мелкий выигрыш, ухватил тетушку под руку и громко потребовал ехать в «Славянский базар». Агата Кристофоровна, обычно строгая, оказалась мягкой и покорной. Как она ни старалась делать знаки, Агата их игнорировала. Пока парочка не удалилась. И тут Агату захлестнула обида. За все сразу. За покушение, за холодность Пушкина, за предательство мадам Львовой, за то, что вернулась в Москву и не может поймать убийцу.
Сейчас обида разбушевалась с новой силой. Сидя в кресле и мучительно икая, Агата адресовала тетушке гневные тирады, а Пушкину – прощальные. С нее достаточно, она умывает руки. Завтра утром отправит ему письмо и уедет первым поездом. Куда-нибудь в глушь, в Саратов… А мадам Львовой вообще ничего не отправит. С этим твердым намерением Агата добралась до кровати и провалилась в глубокий сон.
…Она вскочила, не понимая, который час и сколько проспала. Часы в номере показывали начало десятого. В щель между шторами пробивался серый день. Агата вспомнила, что собиралась сделать, и решила, что всегда успеет уехать. С тетушкой и вовсе не будет общаться. Пока уезжать нельзя. У нее осталось обязательство. Слово Агата, в отличие от некоторых, всегда держит.
Приведя себя, лицо и прическу в порядок, надев свежее платье, Агата дошла до номера 21. Постучав, она назвалась. Дверь открылась так быстро, будто Настасья стояла за ней.
– Какое счастье, мадемуазель Бланш, что пришли, я так вас ждала, – сказала она, схватила Агату за руку и чуть не силой втащила в номер. Агата не сопротивлялась.
Ей хватило одного взгляда, проницательного женского взгляда, чтобы понять: барышня провела бессонную ночь. Красные глаза, беспорядок в прическе, несвежий цвет кожи. Даже юное создание отсутствие сна не красит. Еще Агата не могла не отметить, что в номере царит ужасающий беспорядок. Как будто Прасковья совсем обленилась, а горничная не заглядывала который день. Мусор и одежда были разбросаны и по полу, и на мебели. Жить в такой обстановке воспитанной барышне не пристало.
