Пристав не мог упустить такой случай, лично повел Пушкина с Блумом через двор участка и вежливо распахнул дверь мертвецкой. Только тут приказчик понял, какое опознание ему предстоит. Отступать было некуда. Продавец оружия мужественно вошел. И вел себя в целом достойно. Не зажмурился, а внимательно осмотрел лицо, не упал в обморок, а только покачнулся. Открывать нашатырь Преображенскому не пришлось.
Выйдя на мороз, Блум глубоко и часто стал дышать, будто очищая легкие от мерзкого запаха. Нефедьев с интересом наблюдал за Пушкиным. Чиновник сыска был мрачен.
– Вы уверены, господин Блум? – спросил он.
Приказчик утвердительно кивнул.
– Это она… Одно лицо…
– Вы же говорили, что высокая и полная…
– Что вы, господин полицейский. Как раз сообщил иное: мадам была среднего роста… Это она… – Блум надел шляпу, которой обмахивался. – Кстати, вспомнил одну деталь про эту даму…
– Извольте, – сказал Пушкин.
– Купив пистоль, мадам вышла на Кузнецкий, там ее ждала молодая барышня…
– Что за барышня?
– Не могу знать… По виду прислуга или гувернантка, одета скромно…
– Сможете ее описать?
Блум замахал рукой.
– О нет! Через дверное стекло увидел, что даму взяла под руку барышня. Лица ее толком не видел… Пальто скромное, как у прислуги… Дочь так не стали бы одевать… Господа, я могу быть чем-то еще полезен? Мне магазин открывать пора…
Приказчик был отпущен с благодарностью. Особенно благодарил Нефедьев. Он был искренне рад, что Пушкин нашел такого важного, если не сказать – бесценного свидетеля.
– Прекрасно, Алексей Сергеевич, – сказал он. – Большое дело сделали… Теперь у нас есть надежный свидетель. Но какова Живокини? Кто бы мог подумать? Вот так живешь и не знаешь, что почтенная дама покупает револьвер, сначала убивает сестру, а потом пускает себе пулю в лоб. Этакая игра крови…
– У этой игры слишком высоки ставки, – ответил Пушкин.
Пристав был благодушен: упрямец лично убедился, что не надо выдумывать убийство там, где самоубийство. А заодно и раскрытое убийство Терновской. Как чудесно начинается день.
– Рад, что согласились. Значит, оформляем на Живокини самоубийство и смерть ее сестры, – сказал пристав.
– Я не соглашался, – ответил Пушкин, застегивая пальто, украшенное прорезом.
Нефедьев не мог понять, чего он добивается.
– Вам же свидетель показал…
– Свидетель сказал: одно лицо…
– Пусть так… Чем еще недовольны?
– У Живокини не было ни горничной, ни гувернантки, ни дочери…
– Ну мало ли! Знакомая барышня… Какая разница!
– Насколько мала эта разница, будет известно после окончания розыска, – сказал Пушкин.
Он оставил пристава в глубоком недоумении: ради чего этот господин так упирается, отрицая очевидное? Или у бессмертных так принято?
3
Агата Кристофоровна обнаружила, что мужчина в доме – не всегда счастье. Овдовев лет десять назад, точно уже не помнила, она обнаружила, что уютный мирок ее квартиры разрушен. Мало того что чемоданы Тимашева загромождали гостиную, а следы извозчика не стерлись с паркета, чужой мужчина принес с собой оглушительный храп, скрип кровати, ужасно раздражавший, и разбросанную одежду. Но хуже того, мужчина принес с собой запахи. Столь крепкие, а ночью еще и громкие, что тетушка не знала, куда деваться.
К тому же она заметила, какие взгляды Тимашев бросал на Агату. Ее помощница тоже хороша: повела себя глупее не придумаешь, строила обиженное лицо, не смотрела и упрямо делала вид, что не понимает знаков: «Тимашев!» Это ведь так просто: слог «ти» показываем пальцами «т» с «и»; слог «ма» – движением губ, слог «шев» – указывая на линию игорного стола, делящую смежные рисунки номеров (ставка «шеваль»), и тремя согнутыми пальцами изображаем три запятые после слова
[48]. Элементарно для любого, кто разгадывает шарады и ребусы. Агата ничего не поняла. Что сильно раздражало. Конец вечера был ужасен. Тимашев в «Славянском базаре» закатил такой ужин, что официанты грузили его в пролетку. А в квартиру заносил извозчик. И все это Агата Кристофоровна должна была терпеть ради дружбы. Не говоря о том, что ради этой дружбы отдала чистую и убранную спальню покойного мужа. Сама же мучилась и вертелась всю ночь.
Выйдя утром в гостиную, она вспомнила, что гостя надо угощать завтраком. В доме ничего, кроме кофе. Кухарка вернется после праздников, не раньше, чем послезавтра. Но кормить Тимашева надо сегодня. Придется идти в лавку. Сдерживая раздражение, Агата Кристофоровна оделась и вышла на бульвар. О лавках она имела смутное представление. Наверное, где-то поблизости. Чтобы не искать самой, помахала извозчику. Усевшись в пролетку, она вдруг подумала: с какой стати исполнять роль кухарки? Поедет завтракать куда захочет. И она назвала извозчику совсем другой адрес.
Пролетка въехала на Большую Молчановку со стороны Никитского бульвара. Агата Кристофоровна различила, что к дому, к которому она направляется, подошла женская фигура и исчезла в нем. Ранние гости навестили мадам Медгурст. Что было на руку. Наверняка пожилая дама не приняла снотворное. К ней накопилось несколько вопросов, на которые любимый племянник не желает отвечать.
Подъехав к особняку, Агата Кристофоровна оставила извозчика ждать. Чтобы не искать нового. Она подошла к двери и позвонила. Ей пришлось позвонить еще раз, прежде чем экономка изволила приоткрыть дверь. Агапа просунула в щель голову.
– Что вам угодно? – спросила она без следа вежливости.
Агата Кристофоровна мило улыбнулась прислуге.
– Я бы хотела повидать мадам Медгурст…
Ее окинули взглядом, не сулившим радушный прием.
– Нельзя. Мадам не принимают.
– Долго не задержу, всего лишь пять минут.
– Невозможно.
Вероятно, прислуга желает немного показать важность. Агата Кристофоровна вынула из сумочки железный рубль и протянула экономке.
– Будьте так любезны… Мне очень надо повидаться с вашей хозяйкой…
Кажется, мзда подействовала обратным образом. Агапа нахмурилась.
– Уберите это. И уходите. Сказано же: не принимают.
– Хорошо, всего лишь один вопрос…
– Да уходите же… – Агапа стала закрывать дверь, но мадам Львова вцепилась в ручку, совсем забыв о приличиях.
– Но почему же нельзя… Позвольте… – говорила она, борясь с экономкой. И на какой-то миг одолела. Только на миг. Чуть ослабив, Агапа дернула на себя. Ручка выскользнула. А дверь захлопнулась. Окончательно. Звук щеколды не оставлял надежды.
