«Сталь… – подумал он, отворачиваясь от окна. – Оружейная сталь…»
Комната, просторная и богато декорированная – малиновая камка, украшенная вышитым золотом растительным орнаментом, и светло-красное вишневое и «розовое» дерево, инкрустированное слоновой костью и перламутром – комната эта относилась к личным апартаментам Великого Мастера. Здесь, в тишине и покое, не нарушаемом даже особо доверенными, «ближними», слугами Игнатия, которым было строжайше запрещено беспокоить Карла по личной инициативе, он ожидал возвращения Августа и окончания «инициации», ради которой уединились сейчас Конрад и старый Кузнец. Но предоставленный, едва ли не впервые за несколько последних дней, самому себе, Карл закономерно оказался один на один с той особой проблемой, которая, то набирая силу, как зимний шторм, то отступая, но никогда не оставляя насовсем, волновала его сердце со времени первого посещения Сдома. И наверняка не случайным было новое возвращение бури, именно здесь и сейчас, в этом проклятом богами городе, где четыреста лет назад разыгралась уже одна из трагических сцен растянутой в веках пьесы безымянного, но могущественного, автора.
Иные.
Удивительно, но точно так же, как много лет подряд, неторопливо шагая по дорогам ойкумены, Карл ни разу не задумался о том, кто он такой и зачем меряет шагами безмерные пространства подлунного мира, ни разу не задался он и другим вопросом, что означает это простое слово «иные», великое множество раз прозвучавшее в его присутствии, прочитанное в книгах, произнесенное им самим. Как будто некая печать вечного запрета лежала на этих вопросах, не только не разрешая ему их сформулировать, но даже не позволяя ощутить их присутствия. Однако в конце концов это случилось. Он пришел в Семь Островов, и запрет пал. И оказалось, что иные – это не какие-то мифические существа, память о которых, пришедшая из древних, «незапамятных» времен, продолжала и теперь тревожить души людей, а реальные из плоти и крови существа, живущие бок о бок с людьми, в войне и мире, ничем принципиально не отличающихся от тех войны и мира, что определяют отношения между самими людьми. Жили, живут… но будет ли так продолжаться вечно? Что если предсказание о Последней Битве правдиво? И почему слово «последний» так часто в последнее время приходит ему на ум?
Последняя Битва, последняя надежда, последняя дорога…
И кто такой он сам, Карл Ругер из Линда, оказавшийся теперь там, где он оказался?
Не тот ли он человек, о котором грезил в незапамятные времена безымянный «прозревающий»? Но что если все так и обстоит? Тогда кто из двух?
Игнатий сказал «маг» и, зная, что Карл лишен магического Дара, предположил, что речь идет не о нем. Однако, похоже, Карл не вовсе лишен такого Дара, ведь он видит сквозь Тьму и может по своему желанию призывать рефлеты…
«Рефлеты», – отметил он, откладывая мелькнувшую вдруг мысль на потом.
Вопрос лишь в том, какова природа этого Дара? И является ли способность к стихийной магии, о которой говорили Виктория и Дебора, исключительно человеческой силой? Ведь и среди иных встречаются маги огромной силы…
Карл подошел к шестигранному столику из полированного вишневого дерева, на котором заботливые и безгласные слуги Великого Мастера оставили серебряные черненые подносы с фруктами, сладостями и кувшинами с вином, и остановился, рассматривая получившийся натюрморт. Ему понравилось сочетание цветов темных поздних вишен с кроваво-красными пятнами сиджерских гранатов и глубокой зеленью северных яблок. Краски осени завораживали, но одновременно и направляли мысль, организуя ее, придавая стройность, отсекая лишнее и несущественное.
«Старый… – напомнил себе Карл. – В пророчестве сказано – старый, но позволительно ли так сказать о Долгоидущем, сколько бы ни было ему лет?»
И тогда единственным надежным признаком оказывался меч иных, входивший составной частью в оба определения.
«Если меч тот…» – сказал Даниил, но кто сказал, что Великий Мастер не может ошибаться?
Однако додумать эту мысль до конца он не успел. Короткий стук в дверь означал, что время, предназначенное для одиноких размышлений, миновало.
– Войдите! – разрешил Карл и подвел итог своему поиску словами, сказанными самому себе на второй или третий день пребывания во Флоре.
«До тех пор пока не доказано обратное, я человек».
11
– Рад тебя видеть, – сказал Карл.
– Вам не стоило обо мне беспокоиться, – совершенно серьезно ответил Август, входя в комнату и прикрывая за собой дверь.
– Я и не беспокоился, – улыбнулся Карл. – Проходи, угощайся… Как прошла встреча?
– Старик был рад получить весточку от племянника, но особенно, как мне показалось, от вас, Карл.
Август, не чинясь, подошел к столу, налил красного вина и в два сильных глотка ополовинил кубок.
– Отличное вино, – сказал он с улыбкой и отправил в рот спелую вишню. – Ну, я, впрочем, и не сомневался, что Кузнецы понимают толк в хорошем вине, – сказал он, выплюнув на ладонь косточку. – Вот ответные письма.
Он бросил косточку в пустую плошку и достал из внутреннего кармана колета два сложенных вчетверо и незапечатанных пергамента.
– Это Марту, его я, если позволите, передам ему сам, а это вам, – и Август протянул Карлу письмо от старого Медведя.
– Спасибо, Август, – Карл принял письмо, развернул и быстро прочел.
Как он и ожидал, Михайло Дов знал ответы на те вопросы, что задал ему Карл, однако доверить тайное знание пергаменту остерегался и, значит, или Карл должен был пойти к нему сам, чего делать не стоило, так как рисковать без причины не следует даже тем, кого согласно принятым обязательствам оберегает древняя магия Мотты, или…
«Или», – решил он, складывая письмо и убирая в карман.
– Август, – сказал он вслух. – Мне надо кое о чем подумать в тишине. Я сяду вот там, в углу, а ты не тревожь меня, пока я сам не заговорю, и не позволяй другим. Хорошо?
– По вашему слову, Карл. – Если Август и был удивлен, виду он не подал и, кажется, был готов просидеть, изображая неодушевленный предмет, все то время, которое может понадобиться Карлу.
– Спасибо, Август, – Карл подошел к облюбованному креслу и развернул так, чтобы сидеть спиной к комнате. – Но ты не должен делать большего, чем нужно. А нужно только не говорить со мной. В остальном, чувствуй себя свободно. Ешь, пей, кури… Только не пой, пожалуйста, и не танцуй, – закончил он с улыбкой и, сев в кресло, закрыл глаза.
12
– Вы знаете, Карл, – Лев Скоморох обычно говорил тихим и, пожалуй, даже мягким голосом. Если не знать его так хорошо, как знал Карл этого невысокого, полноватого кавалера с седыми клочками волос, сохранившихся на абсолютно голом черепе только над ушами, можно было легко обмануться и принять за провинциального небогатого землевладельца и непременно отца многочисленного семейства, состоящего сплошь из одних только женщин. И лицо у него было под стать фигуре и манере одеваться, некрасивое, но располагающее, добродушное… Однако все это не соответствовало действительности. Маршал Скоморох был блистательным полководцем великой эпохи. И тихую жизнь провинциального затворника, делящего время между полями и фермами своих крошечных владений, любимыми книгами и малочисленной семьей, состоящей из больной жены, слывшей некогда одной из первых красавиц императорского двора, и двух богатырского сложения сыновей, вот эту спокойную размеренную жизнь он обрел, только выйдя в отставку.
