Но Карл давно уже не спал. Займан ходил тихо. Этого и следовало ожидать от опытного охотника и умелого бойца, но все же не бесшумно. Ведь он не был бесплотной тенью. Он «оставлял след», Займан сын Оби. Он тревожил прохладный ночной воздух и нес с собой множество запахов, самыми сильными из которых были сухая горечь полыни и сладковатый дурман конопляного масла, в который тонкой пронзительной нитью вплетался голос кованой стали и тихий, как шорох ночного ветра в степи, шепот сыромятной кожи. Займан пах и дышал, раздвигал широкой грудью воздух, и песчинки шелестели на мягких подошвах его коротких убрских сапог. Карл просто не мог его не услышать и услышал, разумеется. И тотчас проснулся. Образ Займана «Стрелка» вошел в его сон без сновидений, и Карл «увидел» идущего к его лежаку невысокого широкоплечего мужчину, из тех, про которых говорят, что они уже «перешли реку». Займану было тридцать шесть лет, и, значит, он начал спуск «в ущелье старости», но время едва тронуло белилами отдельные пряди его темно-каштановых волос, заплетенных в многочисленные ритуальные косицы, да прошлось жестоким резцом опыта по широкоскулому лицу. В остальном он, казалось, все еще «стоял на вершине». Спокойный и уверенный в себе воин, не растерявший на долгом жизненном пути ни юношеского любопытства, ни веселой иронии, что обычно светилась в зеленых, как весенняя степь, глазах, умудренный жизнью и знанием, которое открывается не всякому и уж точно не без усилий.
– Вставай, Рогем! – повторил Займан и улыбнулся, зная, что Карл увидит его улыбку даже в мутной предрассветной мгле. А то, что его друг и брат его собственного брата, владетеля Нагума, не спит, он уже, разумеется, понял.
– Куда пойдем? – спросил Карл, легко поднимаясь с жесткого, походного, ложа.
– Куда тропа приведет, там и будем, – коротко и непонятно, в своей обычной манере, ответил Займан и, мягко повернувшись на месте, пошел прочь. Ходил он красиво, легко и грациозно, что было удивительно для человека, проведшего большую часть жизни в седле, но убру на то и убру, чтобы поражать окружающие народы сочетанием несочетаемого. В этом, если разобраться, и заключалось особое очарование племени убру. Государство без государства, вполне республиканские отношения и жесткая, если не сказать жестокая, дисциплина, основанная на законе и обычае, способная порождать сильных, наделенных едва ли не императорской властью вождей. И все, что было верно для убру вообще, подходило и Займану, который мог быть преданным другом, мягким и терпимым к чужим недостаткам – или к тому, что являлось недостатком в его глазах – но мог быть и строгим, незнающим снисхождения, учителем. Вот и с походкой то же. Должен бы ковылять, как все выросшие в седле, на кривых «кавалерийских» ногах, но нет. И ноги прямые, и походка такая, что можно залюбоваться.
Карл проводил друга долгим взглядом и пошел следом, пытаясь копировать сложный и красивый убрский шаг. Если бы Карл верил, как верят в это на юге, у Великой Стены, он сказал бы, что в Займане воплотился к новой жизни дух снежного барса, заслужившего гордостью и отвагой вторую – человеческую – жизнь. Но младший брат Нагума не являлся ни оборотнем, ни чужим воплощением. Он всегда был только тем, кем он был – самим собой.
– Я вижу две тропы, – сказал Карл, когда они подошли к склону горы.
– А я ни одной, – усмехнулся в ответ Займан. – Правда, я знаю, где они должны находиться.
– Это хорошо или плохо? – спросил Карл, понимавший, что это всего лишь еще одна метафора, которую Займан не замедлит развернуть в поучение.
– Не знаю, – Займан уверенно ступил на узкую тропку, огибавшую Левый Клык, скалистую сопку, которую сами убру называли горой. – Не знаю, но я расскажу тебе одну притчу.
Он шел уверенно, словно видел во мгле, но, на деле, глаза Займана, в отличие от глаз Карла, проникнуть сквозь мрак не могли.
– Однажды, кот и лиса гуляли вместе. Ты веришь, Рогем, что такое возможно?
– Верю, – усмехнулся Карл. – Мир полон удивительных чудес, так почему бы не случиться и такому, чего еще никогда не случалось?
– Ты прав, – согласился Займан. – Все, что еще не случилось, всего лишь ждет своего часа. Как знать, не нам ли суждено его дождаться?
Они миновали поворот, и тропа круто пошла вверх.
– Во время прогулки, – между тем продолжил Займан, – лиса похвалялась, что знает сто разных уловок, чтобы удрать от врагов. А ты сколько знаешь уловок, спросила она кота. Одну, ответил ей кот. Это был честный ответ, Рогем. Кот сказал правду. Так и было, – он знал всего один способ, а лиса целых сто. Но когда на них напали волки, а их было много – целая стая, – то случилось это так быстро, что лиса просто не успела ничего придумать. Едва она остановилась, чтобы выбрать подходящую хитрость, как волки уже набросились на нее и разорвали в клочья.
– Бедная лиса, – улыбнулся Карл. Он уже понял, куда клонит рассказчик. – Ее погубила множественность решений. Творческим натурам, Займан, всегда с трудом даются мгновенные решения. Почти всегда.
– Да, – не стал спорить собеседник, продолжая между тем подниматься по невидимой для него тропе. – Ты прав. Ведь кот уцелел только потому, что и вовсе ни о чем не думал. Он ведь знал только один способ спастись, им и воспользовался. Он сразу же забрался на дерево.
– Славно! – уже откровенно усмехнулся Карл. – Вопрос лишь в том, что бы он стал делать, не окажись поблизости дерева?
– Ты знал? – удивился Займан, оборачиваясь к Карлу. – Тебе рассказывал Нагум?
– Нет, – покачал головой Карл, понимая, впрочем, что друг его сейчас видеть не может. – Догадался.
– Ты Хайтар, – сказал тогда Займан и тоже покачал головой.
– Что это значит?
– Хайтар, – пояснил Займан, отворачиваясь, – это тот, кто знает ответы на вопросы.
В некоторых случаях убру не различали модальности глаголов. «Знать» могло означать «обладать знанием», но могло означать и нечто другое – «уметь или быть способным это знание добыть».
2
Между тем, пока они взбирались на гору, ночная тьма постепенно выцветала, и к тому моменту, когда Займан и Карл взошли на вершину, воздух стал прозрачным, наполнившись жемчужным сиянием наступившего утра.
– Посмотри! – сказал Займан. – Мы называем это место Каменная Ладонь.
Оттуда, где они остановились, плоская вершина Левого Клыка действительно напоминала большую человеческую ладонь с четырьмя прижатыми пальцами. На последней фаланге «указующего» стоял круглый, увенчанный конической крышей храм, недалеко от которого, но уже на «безымянном пальце» – росла маленькая кедровая роща, и у края ее располагалось древнее убрское кладбище. У основания же пятого – большого – пальца лежали руины какого-то сооружения, сложенного из циклопических гранитных блоков, сплошь заросшие кустами, затянутые лозами дикого винограда и покрытые лишайниками. А в центре ладони светилось перламутром овальное зеркало озера, вода в нем была неподвижна и прозрачна, как настоящее стекло.
– Сейчас появится солнце, – Займан указал рукой на закрывавший восток горный кряж, и Карл повернул голову. И едва только отзвучали произнесенные слова, из-за кромки гор в глаза им ударили сверкающие, цвета расплавленного золота, лучи.
