Волков: А почему вас так привлекал Сирано?
Евтушенко: Ну как? Благородный человек! «А сердце большое в наш век так смешно / Несходством с другими, как нос Сирано, / И в роль я вхожу поневоле…» – есть у меня такие строчки.
Волков: Д’Артаньян – по этому же принципу?
Евтушенко: Ну, д’Артаньян – это немножко другое.
Волков: Или д’Артаньян – это аллегория шестидесятых? Д’Артаньян и его друзья…
Евтушенко: Конечно, конечно, да. А с Сирано… Дело все в том, что у меня не получалась эта роль. Но Савва Кулиш меня не узнал – а он же был мой друг! И он меня не узнал в гриме!..И у меня еще была одна история. Я сидел в одной гримерке с Севой Ларионовым – помните, такой был актер? Пятнадцатилетний капитан! А я когда-то пробовался на роль пятнадцатилетнего капитана.
Волков: В том самом фильме? 1945 года?
Евтушенко: Да.
Волков: А получил роль он…
Евтушенко: Ну, он красивый был парень очень в этом фильме, замечательный. Вообще очень хороший актер! Он забыл меня. Я-то его не забыл.
Волков: Ну, конечно…
Евтушенко: Что-то мне тогда, с Сирано, не удавалось. Я репетировал с Савельевой – она должна была играть Роксану. И вот когда вдруг она погладила меня – репетиции комнатные такие, – я покраснел, зажался. Все-таки понимаете: читать стихи – это одно, а взаимодействовать с актерами – это другое. И вообще, я зажался. Рязанов начал скисать. Не получалось, и всё! А Михал Сергеевич настаивал: «Слушайте, дайте ему в стихи войти! Давайте снимем его в одежде, с прожекторами, это его стихия!» – и сняли сцену в трактире. Сцену в трактире – двадцать минут без перерыва. Это очень много! Рязанов сказал: «Импровизируйте дальше как хотите!» И я вдруг почувствовал себя…
волков:…в своей тарелке.
Евтушенко: В своей тарелке! Но тут Рязанова вызвал Баскаков
[121].
Волков: Он тогда был замминистра кинематографа, да?
Евтушенко: Да. И говорит: «Ты не знаешь, что ли, что этот Евтушенко не понимает миссии нашей армии и вообще того, что происходит в мире!
[122] Много раз выступает против всего! Сирано там убивают… Мало того, что Евтушенко уже героизируют, у него огромное количество поклонников – а тут его, значит, убивают, лужи крови, наемные убийцы… Это культ личности такой будет!»
Волков: Культ личности Евтушенко…
Евтушенко: «Кого угодно, только не его». А Евтушенко – бери вещички и на улицу иди! А ведь на роль Сирано пробовались и Высоцкий, и Миронов, Юрский, Олег Ефремов, и – самое главное – Смоктуновский. Это не фунт изюма! И я без всякой надежды уехал на Витим – это Угрюм-река. Мы шли по реке на карбусе с Лёней Шинкаревым, моим старым другом, четверо нас было, – огромные гребни, несколько раз нас перевертывало… И вдруг летит вертолет, и бросают оттуда с тряпочкой, чтоб не потерялся груз, консервную банку. В консервной банке радиограмма на военную вертолетную базу, которая находилась поблизости: «Вы единогласно утверждены на роль Сирано де Бержерака, немедленно вылетайте для уроков фехтования и верховой езды. Поздравляю от души от всей группы. Эльдар Рязанов».
А мы были в очень глубокой тайге. Я гордо отказался от сопровождения, потому что ребятам нужно было идти дальше. Почему, собственно, они должны меня провожать? Я сказал: я вообще родился в тайге! И забыл о том, что все-таки ориентируюсь неважно. Ну, оплошал как-то. Компас, конечно, у меня был. Ребята давали мне винтовку, а я не взял. И это могло плохо кончиться, потому что на меня вышла мама-медведица.
То есть сначала появился маленький медвежонок – вцепился мне в джинсы и стал сосать. А я знал, что мама появится тоже. У меня был нож еще туристический. Я открыл его. Замер. Самое страшное было, когда медведица была сзади. И вдруг я почувствовал: теплое льется по штанине. Она пописала на меня! Тут я понял, что она не будет ничего плохого делать. Потом она взяла своего медвежонка за шкирку и пошла. Плюхнулась в речонку с ним и поплыла. И тут меня дрожь начала бить. Жуткая, жуткая, знаете… И вдруг я вижу, что я сделал. Я открыл ножик, но знаете чем? Ложкой!.. Мне потом сказали охотники, что, может быть, это меня спасло. Потому что медведи знают, что такое острое. Потом я даже стихи написал об этом.
В общем, я шел километров так примерно пятьдесят сквозь бурелом. Один. Без всего. Прилетел в Москву и стал репетировать Сирано, покаРязанов не сказал про слова Баскакова: «Любой человек, но не Евтушенко!» Я Рязанову посоветовал: «На твоем месте я взял бы Смоктуновского, все равно он лучше всех». Да они все хороши были, но Кеша был лучше. Серьезно. Замечательный просто был. Такой сложный. Я помню, мы снялись с Рязановым у костра из алебард для нашего фильма. К сожалению, снимок куда-то делся. Ботфорты он мне подарил. А потом – это было ужасно для него и для меня – сломали монтажную и мою пробу смыли! Ну сохранили бы… хоть двадцать минут бы осталось. Сохранили бы и сейчас показали.
Волков: Было бы замечательно!
Евтушенко: Ничего не осталось, кроме фотографии с этим носом. Красивым, орлиным. И Рязанову год не давали снимать потом. Он свои книжки начал распродавать… Вот так всё и произошло. Но, товарищ Баскаков, обессмертил я вас за это в стихотворении «Прощание с Сирано»!
Волков: А что произошло с вашим кинопроектом «Конец мушкетеров»? Это ведь о трех мушкетерах в старости?
Евтушенко: Ну, это целая история, большая. Это должен был быть итальяно-американский фильм. И Витторио Гассман планировался, и Брандауэр… Я тогда даже не понимал, что такое настоящее большое кино. А итальянцы мне вперед заплатили… Я купил на аванс целый «Мерседес» тогда. В Москве еще почти не было частных «Мерседесов». Я был уверен, что они будут снимать. А они не договорились с американцами.
Волков: Почему?
Евтушенко: Они там разное начали плести. Что вот никто в Америке не знает про мушкетеров… Потом мне контрпредложение было – сделать фильм с Майклом Йорком, который уже сыграл, очень средне, д’Артаньяна. И даже у них деньги были. Потом был вариант…
Волков: С Шоном Коннери?
Евтушенко: С Шоном Коннери, да. Он мне сказал: «Я – скупой ирландец». Все, все соглашались на роли. Это должен был быть кооперативный проект.
Волков: Это когда актеры будут играть и не будут брать гонорара, а потом получат какой-то процент от дохода, так?
Евтушенко: Да. С Шоном Коннери, конечно, всё это было бы замечательно. И он бы здорово сыграл.
