Евтушенко: Бог ты мой, у меня свои правила игры! Я этого не люблю. Я считаю это ниже своего достоинства просто. Я просто помню всё, не забываю. У меня всё это в стихах. Любовь везде. Вот тут, смотрите, Наташа Апрелева – еще до Беллы. Сейчас живет в Америке, между прочим. Ну это еще влюбленности. Потом уже любовь за любовью пошла… Помните, я вам рассказывал про это мое знаменитое стихотворение, написанное аж в 1954 году? «Видишь, небо какое синее?» (См. выше. – Ред.) Понимаете, уже тогда всё пошло. А таких стихов было мало тогда!
Был момент, когда денег у меня было полно, потому что я печатался много в газетах. Я был одним из самых богатых студентов Литинститута, ходил в «Коктейль-холл», у меня был роман с барменшей «Коктейль-холла».
Волков: О, барменша! Это уже экзотика.
Евтушенко: Ей было сорок шесть лет, она была генеральской вдовой и замечательной барменшей. А мне девятнадцать было.
Волков: Правильное соотношение. И, кстати, любовная тема – вы там ведь тоже начали пролагать новые пути. Она ж была такая суперцеломудренная, советская поэзия того времени. Как любят до сих пор шутить в Америке, писали больше о любви к трактору. Это была такая производственная любовь. А у вас всё приобретало личный, персональный характер, и оттого ваши стихи нас всех цепляли. Они были про секс, которого в СССР якобы не было…
Евтушенко: Вот появилась у нас девушка, приехала из Одессы. Лена Зятковская. Она была актриса, хотела поступить в театральное училище. Она в меня влюбилась. Я ее, кстати, любовь нашу, как мы оказались вместе, описал в поэме «Голубь в Сантьяго». Я переподарил ее герою поэмы, Энрике.
Волков: Ведь Энрике – это вы сами, правда? В этой поэме больше правды о себе, чем в вашей автобиографической прозе. Больше правды об отце, о матери, об их отношениях друг с другом и об их отношении к вам. И о женщинах, о сексе, как у вас ничего не получилось в первый раз, как вы зарыдали… И, конечно, о суицидальных мыслях – это ваша обсессия.
Евтушенко: Да, любовь спасает. Чувство спасает:
Пусть будет радостно, пусть грустно —
лишь приходило бы оно.
Ведь нам важны не сами чувства,
а то, что ими рождено…
Галя Сокол
Волков: А как вы встретили Галю Сокол? И когда?
Евтушенко: А, я давно очень ее знал.
Волков: Там ведь была ситуация очень сложная: она же была женой одного из ваших лучших друзей – Михаила Луконина.
Евтушенко: Она не была с ним расписана. И им было трудно жить, я не знаю, как они устраивались даже. Она мне всегда нравилась, но я никогда себе не позволял и подумать даже, что такое может случиться. Это не было каким-то адюльтером тайным от Миши. Мишу я очень любил, его многие стихи я до сих пор на память помню.
Госпиталь.
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленав нас туго в одеяла
И подтрунив над тем, как мы малы,
Нагнувшись, воду по полу гоняла
Сестра.
А мы глядели на полы,
И нам в глаза влетала синева,
Вода, полы…
Кружилась голова.
Слова кружились…
Какая чудная поэтика! Удивительная! Он талантливый был человек.
Волков: А как вы поняли, что влюблены в Галю?
Евтушенко: Я к ним часто ездил. Миша был очень гостеприимный, он дружил с Володей Соколовым и со мной. Мы не называли себя его учениками, но мы ими были. Очень много стихов написано о вздохе Луконина. Так он иногда тяжко вздыхал! Очаровательный человек был. Он был и футболистом даже, в «Тракторе» играл до войны…
С Мишей я познакомился году в 1952-м, а с Галей… Я уже не помню, когда это было. У меня рассказ был, где всё это описано. Рассказ, которым зачитывались, – «Куриный бог». Он был напечатан в «Молодой гвардии». У Гали был роман с одним поэтом, и Миша это понял. И однажды он в моем присутствии ее ударил. Я и ее приятельница Майя Луговская возили Галю в больницу.
Волков: Что, так сильно?
Евтушенко: Сильно. Пили тогда сильно. Водку все-таки пили. Не я. Я водку почти не пил. У меня с Беллой тогда всё уже распадалось. И у Гали дома было худо. Я бы никогда не стал ее уводить от Луконина, не дай бог жениться на женах своих друзей. Но практически и у них брак уже развалился. И однажды мы оказались вместе. Совершенно просто как-то. И ошеломило меня это.
А потом так получилось, что ее нужно было просто как-то приютить, она уже ушла от Луконина. Я был тоже один, комнату снимал на Сущевской.
Волков: Вы оба от своих развалившихся предыдущих браков сдрейфовали и соединились, да?
Евтушенко: Да. Так и было.
Волков: А как Луконин отреагировал на это? Отношения ваши с Лукониным после этого не прекратились?
Евтушенко: Конечно, это могло его задеть, но он, по-моему, понимал, как это произошло. Мы же с Беллой очень любили их. Мы с ними дружили. Белла была лучшей подругой Гали! Галя очень ее любила.
Волков: Белла пришла, вы говорили, на вашу свадьбу с Галей?
Благословила ваш союз?
Евтушенко: С фартучком, да, с фартучком пришла. Да потом и Миша к нам заходил. Редко, правда. У меня с ним сохранились какие-то отношения, но все-таки что-то между нами повисло.
Волков: А чем второй ваш брак отличался от первого, с Беллой? Что нового вошло в вашу жизнь с Галей Сокол?
Евтушенко: Галя просто мне на многое открыла глаза. Потому что она прошла жизнь девочки из семьи врагов народа. Вы знаете, несмотря на то, что у меня оба дедушки были арестованы, я как-то это не очень сильно чувствовал. А через нее у меня это появилось. «Во мне твою мать на допросы таскают… Я старше себя на твои тридцать три…» Она была старше меня, двадцать восьмого года рождения. Она очень многому меня научила, рассказала мне много такого, чего я не знал. Она сыграла огромную роль в моем становлении, я стал во многом другим человеком. Гораздо резче и настойчивей стал.
Волков: Это был безмятежный брак или вы сталкивались? С кем вы больше конфликтовали – с Ахмадулиной или с Галей Сокол?
Евтушенко: Ну, с Беллой было всё как-то быстро очень. А с Галей я прожил ведь семнадцать лет!
Волков: Вы сразу зарегистрировались ведь?
Евтушенко: Да. Это был ее первый зарегистрированный брак. И она была совершенно безупречна как женщина, как жена. Абсолютно безупречна.
Волков: Кто готовил дома?
Евтушенко: Галя очень хорошо готовила. В отличие от Беллы. Нет, Белла старалась всегда, она не уклонялась от этого. Но Галя была очень хозяйственная. Она и стихи очень любила. Любила и понимала. Но могла быть беспощадной. Я никогда не забуду, как она сказала – вот это была чистая Галя! – когда умер Луговской, которого я хорошо знал…
