– Прошу вас, не будете ли вы добры пойти к ней, – сказал он. – Вас она может послушать. Боюсь, что я ее только раздражаю.
– Да, конечно, я пойду.
Она торопливо прошла мимо него. Увидев Аманду, Белла хохотнула.
– Значит, он вас прислал. Никогда еще в моей жизни мне не было так стыдно. Он почти дал Фриту понять, что я пьяница... алкоголичка... Вот что он сказал Фриту.
– Ничего подобного он не говорил.
– О чем вы с Фритом говорили, когда я была наверху? Обо мне?
– Нет, не о вас.
– Я вам не верю.
– Кроме вас, миссис Стокланд, есть и другие темы для разговора, – сказала Аманда. Она редко говорила так резко, но действовало это всегда безотказно.
– Тогда о чем же вы говорили?
– Об его отъезде в Крым.
– Знаете, почему он уезжает? – Она дико захохотала. – Потому что он в меня влюблен, а я жена Хескета. Ведь он вам это сказал, верно?
– Пожалуйста, будьте благоразумны. Идите в постель. Вы будете чувствовать себя гораздо лучше, если уляжетесь. Позвольте, я помогу вам.
Аманда взяла ее под руку. Белла поднялась и покачнулась; падая, схватилась за стул.
– О Боже, все вокруг кружится. Я по-настоящему боюсь, что я просто немного... пьяна.
– Я помогу вам раздеться, но если мне не удастся уложить вас в постель, я буду вынуждена позвать вашего мужа.
– Иногда я думаю, что ему нравится видеть меня в постели... в постели постоянно... чтобы у меня вообще не было друзей.
Аманда сняла с нее бархатку с украшениями, расстегнула все крючки на ее розовато-лиловом платье. Труднее было снять нижнюю юбку и корсет.
– Вам не следует так туго шнуроваться, – сказала Аманда. – Для вас это очень вредно.
– У меня была такая узкая талия... семнадцать с половиной дюймов. Это прежний корсет. Семнадцать с половиной...
– Тогда вы были юной. Невозможно навсегда сохранить девичью фигуру.
– Вы хотели бы, чтобы я перестала делать все то, что мне хочется. Не шнуроваться... не пить... О, мне так хочется пить. Дайте капельку джина... мне теперь хочется джина.
Аманда надела на нее украшенную оборками ночную сорочку.
– Пожалуйста, постарайтесь теперь улечься в постель.
– После того, как выпью капельку джина.
– На сегодня хватит... вы достаточно выпили.
– Я буду здесь сидеть, пока вы мне его не добудете. Аманда постучала в смежную с комнатой Хескета дверь. Он сразу же открыл ее.
– Я не могу уложить ее в постель. Думаю, что нам придется вместе поднять ее. Она не в состоянии идти.
– Понимаю. Я дам ей что-нибудь выпить, чтобы она заснула.
Вместе они довели ее до постели. Глаза Беллы были полузакрыты, и она, казалось, не соображала, как они подняли ее на кровать и как Аманда укрыла ее.
– Я хочу выпить, – простонала Белла.
– Останьтесь с ней ненадолго, – сказал Хескет. – Я принесу ей снотворного.
Он вернулся с какой-то жидкостью в стакане, которую поднес к ее губам. Аманда была удивлена тому, как смиренно она ее выпила.
Они стояли по обе стороны кровати, глядя на нее. Через несколько минут Белла крепко заснула.
– Она проспит до утра, – сказал он. – Пусть спит, пока сама не проснется. Вам не трудно будет сказать это прислуге?
Аманда кивнула и заметила, каким усталым он выглядел, когда они вышли от Беллы и стояли вместе в коридоре.
– Сегодняшний вечер был настоящим испытанием, – сказал он.
– Боюсь, что так. Особенно для вас.
– Если бы я только смог удержать ее от пьянства.
– Неужели нельзя ничего сделать?
– Есть лечебницы, где пытаются от этого лечить. Но ей не хватит воли для этого, а воля тут необходима.
– Давно уже это с ней?
– С тех пор как вы здесь, вы могли видеть, что она пьет все больше. Еще год... я не решаюсь думать, что с ней будет.
– Мне очень жаль.
– Вы так добры, Аманда. О, простите. В мыслях я называю вас Амандой, и вот как-то оговорился.
– Это... это не имеет значения. Я могу лишь повторить, что очень сожалею. Надеюсь, дела поправятся. Ведь для вас это так мучительно.
– Стало значительно легче... после вашего прихода.
– Спокойной ночи, – сказала она и повернулась, чтобы уйти.
– Спокойной ночи. – И когда она открывала свою дверь, то услышала, как он сказал: – Спокойной ночи... Аманда.
* * *
Лилит лежала в постели. Рядом с ней, на их двуспальной кровати лежал Сэм, а около кровати стояла колыбель малыша.
Была уже половина десятого, но они поднимались поздно, так как ложились далеко за полночь, лишь после того, как закрывался ресторан; естественно, им хотелось поспать.
Лей тихонько играл в колыбельке. Казалось, он понимал, что пока еще не должен будить родителей, и был полностью занят тем, что упорно старался засунуть свою правую ножку себе в рот.
Лилит, улыбаясь, наблюдала за ним. Какой он красивый! Весь в нее! На Сэма почти совсем не похож. Она слегка отодвинулась от Сэма, во сне выглядевшего грубее, чем обычно. На подушке, там, где прежде лежала его напомаженная голова со сдвинувшимся ночным колпаком, осталось темное пятно; он изредка похрапывал, а малыш при этом всякий раз оглядывался удивленно и весело.
Муж казался Лилит вульгарным, сын – прекрасным. Если бы только он родился в другом месте! Например, в доме на Уимпоул-стрит.
Вчера она застала Сэма с малышом, которого он поднимал высоко вверх, держал над головой и пел простоватую старинную песенку, что певал ему его отец. После рождения ребенка вульгарность Сэма стала особенно раздражать Лилит.
Старушка себе на житье добывала,
Горячей тресочкой она торговала.
Горячей тресочка была у старушки,
Но мерзли ее ножки, ручки и ушки.
И виски глотнуть для сугрева старушка
Решилась, купив, оп-оп, четвертушку.
Оп-оп, четвертушку, оп-оп, четвертушку.
Малыш смеялся и хватал Сэма за волосы. Вне всякого сомнения, малыш и Сэм, как говорил сам Сэм, жили душа в душу. Он будет учить его этим песням; он будет ему внушать, что для него нет другой жизни, кроме жизни при ресторане. А такая перспектива – не для джентльмена.
Лилит предвидела для себя много сражений – сражений за малыша. Сэм будет делать все возможное, чтобы превратить его в своего двойника; а она была полна решимости сделать из него джентльмена. И отступать от этого она не намерена.
