Эрин внимательно посмотрела на Сергея.
— А почему вы так настойчиво их ищете?
— Информация, — пожал плечами разведчик. — Они живут в этом мире больше полувека, они говорят на нашем языке, должны придерживаться нашей научной теории…
— Это-то понятно, — отмахнулась апостол. — Но ведь этим всё не ограничивается, верно? У вас же вечно за внешней рациональностью стоит какой-нибудь спонтанный эмоциональный порыв. Вы ищите анклав явно не затем, чтобы уничтожить как адептов враждебной идеи — это я уже поняла. Ненависти в вас вообще на удивление немного…
— А чего же в нас тогда много? — поинтересовался Вяземский.
Эрин на мгновение задумалась.
— Равнодушия. Вы слишком спокойно относитесь слишком ко многому.
— Мы называем это пофигизмом.
— А я называю это равнодушием, — рубанула воздух рукой девушка. — Вы против рабства, но спокойно смотрите на рабов не вашего народа. Вы против смертной казни, но спокойно смотрите как казнят других. Вы не одобряете и не осуждаете.
— А кто мы такие, чтобы осуждать или одобрять? — парировал Сергей. — Это земля и законы Нового Рима. Он не лезет со своими правилами к нам, мы не лезем к нему. У каждого есть право… совершать свои собственные ошибки и проступки. И каждый должен сам за них расплачиваться. Нельзя насильно тащить в светлое будущее, спасать того, кто сам не хочет спасаться и так далее. Чтобы что-то ценить — ты должен сделать это сам.
— Для записных гуманистов вы бываете на удивление циничны, — слегка прищурилась Эрин. — Впрочем… Возможно, я поторопилась называть вас равнодушными. Быть может, вы просто слишком многое повидали? Не ты лично, разумеется, не каждый из вас по отдельности, а весь народ.
— Может быть, — пожал плечами майор. — Хотя, мы, вообще-то, довольно старый народ…
— О, я знаю земную историю по двадцатый век включительно, — улыбнулась девушка. — Ну хотя бы в общих чертах. А также я знаю, что человеческие государства редко когда существуют больше трёхсот-четырёхсот лет и редко когда угасшая империя может пробудиться вновь.
— Однако моя страна такое делала не то чтобы часто — постоянно.
— Знаешь легенду о фениксе? Я когда-то предлагала Корнелиям, так сказать, «поджечь» римского орла на их сигне — было бы очень даже символично, — хихикнула Эрин. — Ведь Новый Рим раз за разом возрождался из пепла словно феникс. И имперцы почти за две тысячи лет так и не растеряли задор молодой и злой империи… Точнее они его регулярно теряли, становились у края пропасти, сжигали себя и возрождались. Может быть, у вас с Новоримом одна судьба на двоих?
— Ты плодишь вопросы, но не даёшь ответы, — заметил Сергей. — Возвращаясь чуть назад — если ты не увидела в нас ненависти, то что же ты тогда увидела? Кроме равнодушия.
Эрин серьёзно посмотрела на разведчика.
— Вину. Я увидела вину. Такая, знаешь, что бывает у детей, которые некогда бросили или отреклись от своих родителей. И за долгие годы уже как бы и смирившиеся с этим грехом… Но однажды узнавшие, что оказывается ещё не поздно… Нет, не исправить ошибки — их ведь нельзя ни засыпать золотом, ни смыть кровью. Не исправить, но хотя бы извиниться. И наконец-то простить самих себя.
* * *
Имперская деревня и правда была совершенно обычной на вид — не слишком большая, не слишком маленькая, с аккуратными бревенчатыми домиками и окружённая полями и пастбищами.
— Это… оно? — с сомнением поинтересовался Вяземский, по пояс высовываясь из люка бронемашины, когда та остановилась примерно в километре от населённого пункта.
— Нет, конечно, — насмешливо фыркнула Эрин, высовываясь из соседнего люка. — Это, так сказать, ширма, ложная позиция. Деревня Беловодье — вполне рядовой захолустный имперский хутор. Внесён во все реестры, жители не раз переписаны, платят налоги, ну и всё такое. Не к чему прикопаться.
— И ни один имперский проверяющий ни разу не задал вопроса, что лежит в холмах за деревней? — с ещё большим сомнением произнёс Сергей, бросая взгляд на виднеющуюся вдали гряду низких, поросших лесом, сопок.
И ещё майора не отпускало довольно неприятное чувство, что за ним сейчас пристально наблюдают. Почему неприятное? Потому что ощущение было, что наблюдают через прицел какого-то оружия.
— Человек склонен искать рациональные объяснения неизвестным вещам, — снисходительно поведала апостол. — В этом районе не пропадают люди, не шалят разбойники, всё тихо и мирно, так что вариант с тайным укрывищем Тёмных отмели быстро. Зато деревня богатая, много чего покупает и продаёт… Так что проверяющие полагают, что местные промышляют всякой мелкой нелегальщиной — с фейри торгуют, железо или медь плавят, может даже золото моют понемногу… Но раз беспокойства с нас никакого, то добрый пир по приезду ревизоров да увесистый кошель с деньгами смиряют любопытство проверяющих. Имперцы — тоже люди, просто так землю носом рыть не будут, особенно если НЕ рыть им выгоднее и спокойнее.
— Насколько я знаю людей, жадность некоторых индивидов контролю не поддаётся…
— И такие были, да. Но, поверь, Сергей, — девушка не слишком приятно улыбнулась, — к каждому можно найти подход. Там, где бессильны пряник или даже гружённый золотом осёл, может быть ооочень даже эффективен кнут.
— Разумно, — пожал плечами разведчик. — И раз уж мы тут остановились, то, надо полагать, ты должна отметиться здесь и подать сигнал, что всё в порядке. Потому что если я всё правильно понимаю, то эта «показная» деревня — первая линия обороны Анклава.
— О, ты всё правильно понимаешь, — подтвердила Эрин. — По сути — здесь проходит едва ли не единственный путь в Анклав. Холмы — это моренная гряда, не слишком высокая, зато, можно сказать, глубоко эшелонированная. Вокруг всякие заросли кустарников, редколесье, болота…
— …охрана с пулемётами в сараях, — иронично закончил майор. — Неплохо, неплохо.
— А чего это сразу в сараях-то? Может, они и так с пулемётами разъезжают?
— Лично я бы к усреднённой имперской деревне поставил бы и усреднённо-имперские… муниципальные силы самообороны. Копья, мечи, арбалеты — на виду, винтовки и пулемёты — на самый крайний случай.
— Эх, — досадливо щёлкнула пальцами Эрин. — Что ж ты так логично и правильно мыслишь-то…
Тем временем от деревни подошли и рекомые «муниципальные силы самообороны», как их изволил поименовать Вяземский — десяток всадников. На вид — вполне обычные воины этого мира. Из оружия — кавалерийские копья, длинные мечи у пояса, булавы и секиры в качестве вспомогательного оружия. Из доспехов — округлые шлемы типа шишаков с нащёчниками, наносниками и бармицей; длинные кольчуги с пластинчатыми вставками или чешуйчатая броня. Как уже знал разведчик, по имперской классификации такой доспех считался атрибутом средней кавалерии, а по меркам Восточного Предела — даже тяжелой. Внешне же имперцы до боли напоминали какое-то усреднённое древнерусское войско, что всё-таки было довольно забавно.
