– А свой чего не построил?
– Так говорю же – лень. А тут просто вариант подвернулся. Вдова одна продавала, муж девяностые пережил, а в нулевых его прошлое таки настигло. Расположение – идеальное, сам понимаешь. Кокошкино, до Москвы два шага, налево – Минка, направо – Киевка, и еще… Внуково рядом, воздушный коридор. Самолеты на посадку заходят.
– Шумно ведь.
– Да брось ты. Мне нравится. Люблю самолеты. Всю жизнь страдаю тягой к перемене мест.
Док подсчитал – Славе за семьдесят. И в общем, если не придираться, то на столько и выглядит. Но вот глаза – глаза прежние, молодые, наглые, отстреливающие в окружающий мир выражение самоуверенного превосходства над происходящим. Случается, люди с годами тухнут – становятся проще, мягче, тише. Здесь был явно не тот случай.
– Ну, для начала, долг платежом красен, – Слава положил на подлокотник кресла Дока зеленую котлету стодолларовых купюр.
– Объясни. Ты мне ничего не должен. Это откуда?
– Оттуда. Перед тем как разбежались, помнишь, сорвался контракт на двадцать сканеров?
– Помню.
– Так вот. Этого козла из мэрии, он за контракт отвечал, ну, помнишь его, в штанах с пузырями на коленях и с нервным тиком на красной роже, уволили через полгода – на взятке попался. Контракт наш восстановили, мы все продали. Это твоя доля.
– Слав, ну ты даешь… за столько лет не забыл?
– А как можно? Деньги-то не мои. Получается, взял на передержку. Теперь хозяин нашелся – отдаю. Без процентов, конечно, ты уж прости.
В одном Славе, под одной крышкой черепной коробки, блестящей массивными залысинами, каким-то чудным, непостижимым образом уживались сразу трое – житейски примитивный, патологически занудный и безбашенно гениальный. Вместо того чтобы конфликтовать, они незримо дополняли друг друга. Всякому, кто не был знаком с ним близко, Слава представлялся странным чудаком. Но то было ошибкой – внутри Славы существовали совсем другие, не такие, как приняты в обществе, шкалы ценностей. Он искренне считал, что если человек умеет играть на музыкальном инструменте, то он едва ли не подобен богу.
– Ну, как же, – тараторил Слава, – вот я, вот взять меня, сколько ни пробовал, даже ноты запомнить не могу, а уж как там фортепианные клавиши нажимают, так вообще темный лес! – И всякий раз, выходя из Большого зала консерватории после концерта, надолго замолкал, глубоко переживая увиденное и услышанное.
А вот когда «одной левой» решал конструкторские задачи, над какими целый отдел безрезультатно угорал неделями, то вообще не принимал во внимание:
– Да, ну а что такого? Я немного иначе взглянул на условия задачи. Если знаешь условия – пятьдесят процентов решения в кармане. А оставшиеся пятьдесят – ерунда, можно додумать, уши-то всегда торчат!
– Слушай, мы отвлеклись. Давай рассказывай, – Док достал трубку, – можно?
– Конечно, только окно приоткрою. Ну и вот. Я, после того как ты свалил, еще с год в центре эн-тэ-тэ-эм с ветряными мельницами сражался. Перестали у нас сканеры покупать, ты на все сто прав оказался. Вот по той схеме, что ты говорил, все так и случилось.
Док пожал плечами и грустно вздохнул.
– А там и сам центр прикрыли. Рулили у нас бывшие комсомольцы, они за пару лет в кубышку насовали, новыми связями обзавелись, опять же в это время банковский сектор сильно попер. Стало гораздо выгоднее делать из денег деньги, чем торговать какими-нибудь компьютерами или, тем более, компостировать себе мозги всякой ерундой вроде медтехники для детей. Вызвали они меня, говорят: ты партнер – не партнер, наемник – не наемник, хуй тебя пойми, вроде и основных фондов на тебе никаких нет, а все же по документам в учредителях проходишь, и чего с тобой делать – непонятно. А что там понимать? Брать меня в новую жизнь с собой им не с руки – зачем я им в банке нужен? Кидать – тоже, очёчко жим-жим. Понимали мальчиши-плохиши – могу нанять, если что, разобраться, тем более время такое, сам понимаешь. Ну, сидим мы друг напротив друга. У них рожи красные, потные, нервничают не по-детски. Я говорю – ребята, зла не держу. Давайте об отступном договоримся и разбежимся по-тихому.
– Договорились?
– Ага. С третьего раза. Жадные оказались, свиню-ки. Но, в общем, я попросил кого надо, им объяснили, что такое неизбежность. Отгрузили мне в портфеле.
– Нормально?
– Восемьдесят процентов от того, с чего базар начинали. Короче, остался я без работы, без бизнеса, но с какими-то деньгами. Тут Лариса – помнишь ее…
– Помню, Слав.
– …первая моя – взбрыкнула. Встала в позу – иди найди себе работу, как мы жить будем, как ты можешь, еще говнотучу всякой глупости наговорила. Я, как обычно, к ней, мириться – а она вырывается, чуть ли не в ор! Не дам, мол, и всё, ты мне противен, ты козел, такой-растакой… А тут уже меня переклинило. Говорю, не дашь? И не надо, катись на хрен! В чемодан рубашки с трусами покидал – лето, тепло – и свалил. К матери не поехал, однушку снял. Сижу, кукую. Работы нет. Вся страна ножки Буша и сигареты у метро продает. Какая, на хер, наука? По ребятам, с кем в МИФИ учился, позвонил – одному, второму… Место клевое предложили – железные двери ставить. Представляешь, три мифишника, алюмни
[50], твою мать, причем один даже кандидат физматнаук, кувалдой машут, стальную раму в дверной проем вбивают?!
– Три богатыря… – вставил свои пять копеек Док.
– Ага! Богатырястее некуда! Но тут – я же везучий! – случай помог. Поехал к матери, навестить. Приезжаю, у нее старая знакомая сидит, тетя Фира, она меня с пеленок знала. Ну, расспросы – чего да как. Я говорю – теть Фир, да ничего и никак, готовлюсь кувалдой махать. Она тогда матери и говорит – слушай, а у вас документы в порядке? Я сначала не понял, спрашиваю мать – какие документы? Она говорит – да по пятому пункту
[51]. Говорит – все нормально, Фир, с этим самым пунктом, бумаги сохранились все как надо. Мне тетя Фира тогда – так чего сидишь, бери все метрики да дуй в консульство на Большую Ордынку! Приезжаю, там очередь до горизонта. Ничего, отстоял, записали на собеседование. Прихожу – так и так, хочу репатриироваться. Меня консул долго расспрашивал – кто, мол, чем занимаюсь. Диплом смотрел, трудовую. Спросил, закончился ли допуск по секретности. Я говорю – год назад истек. Ну, говорит, тогда всё, брухим а-баим
[52], дорогой товарищ новый соотечественник!
– Что, так просто?
