Неторопливый Ян спускался по лестнице, а Мансеер освещал фонарем ступеньки; они остановились перед дверью камеры сэра Фрэнсиса.
Сержант отодвинул дверцу смотрового окошка, и Неторопливый Ян подошел к нему. Из окошка под потолком камеры проникал свет. Сэр Фрэнсис сидел на каменной полке, служившей ему кроватью. Он поднял голову и посмотрел прямо в желтые глаза Неторопливого Яна.
Лицо сэра Фрэнсиса походило на выбеленный солнцем череп – настолько оно было бледным; длинные пряди волос падали на спину и на провалившиеся глаза.
– Я тебя ждал, – сказал он и тут же сильно закашлялся.
Потом сплюнул на солому, устилавшую пол.
Неторопливый Ян ничего не ответил. Его глаза, блестевшие в смотровом окошке, изучали лицо сэра Фрэнсиса. Медленно текли минуты. Сэру Фрэнсису отчаянно хотелось закричать: «Делай, наконец, то, что должен! Скажи то, что должен сказать! Я готов!»
Но он заставил себя молчать и просто смотрел на Неторопливого Яна.
Наконец палач отступил от смотрового окошка и кивнул Мансееру. Тот с шумом закрыл окошко и поспешил вверх по лестнице, чтобы отпереть перед палачом железную дверь. Неторопливый Ян пересек двор под множеством взглядов. Когда он вышел за ворота, мужчины снова начали нормально дышать, и опять на стенах зазвучали приказы и ответы, проклятья и жалобы.
– Это был Неторопливый Ян? – негромко заговорил Алтуда из камеры рядом с камерой сэра Фрэнсиса.
– Он ничего не сказал. И ничего не сделал, – хрипло ответил сэр Фрэнсис.
– А он всегда так, – сообщил Алтуда. – Я здесь уже достаточно долго, чтобы видеть, как он много раз играет в одну и ту же игру. Он хочет измотать тебя так, чтобы ты сам захотел сказать ему все, что ему нужно узнать, еще до того, как он к тебе прикоснется. Потому его и прозвали Неторопливым Яном.
– Боже мой, да из-за него я чуть не потерял сдержанность! А он когда-нибудь таращился так на тебя, Алтуда?
– Пока нет.
– Почему же тебе так везет?
– Не знаю. Мне известно только, что однажды он придет и ко мне. И, как и ты, я знаю, что это такое – ждать.
За три дня до того, как «Стандвастигхейд» должен был отплыть в Голландию, Сакиина вышла из кухни резиденции с корзинкой в руке; на голове девушки красовалась коническая травяная шляпа. Ее уход не вызвал удивления у кого-то из домашних, потому что она по нескольку раз в неделю отправлялась на склоны горы, чтобы собирать травы и коренья. Ее лекарское искусство и знание целебных растений славились по всей колонии.
С веранды резиденции Клейнханс наблюдал за уходящей девушкой, и внутри у него все болезненно перевернулось. Как будто где-то в глубине его тела открылась кровоточащая рана, и частенько его стул был черным от свернувшейся крови. Однако его пожирала не только диспепсия. Клейнханс знал, что, как только галеон выйдет в море, он уже никогда не увидит красоты Сакиины. И теперь, когда близилось расставание, он не мог спать по ночам и даже молоко и чистый вареный рис превращались в его желудке в ядовитую кислоту.
Мадам ван де Вельде, ставшая хозяйкой резиденции, была добра к нему. Она даже этим утром отправила Сакиину за специальными травами, которые, будучи приготовлены особым образом, могли хоть ненадолго успокоить его страдания. Других средств не существовало; а травы позволяли ему поспать хоть несколько часов. И еще по приказу Катинки Сакиина должна была приготовить такого отвара достаточно, чтобы Клейнханс выдержал долгое путешествие на север. Клейнханс молился о том, чтобы в Голландии врачи нашли наконец надежное средство от его ужасной болезни.
Сакиина не спеша шла через кусты, что покрывали склоны горы. Раз или два она оглядывалась, но за ней никто не шел. И она двигалась дальше, остановившись лишь для того, чтобы срезать ветку с одного из цветущих кустов. А потом на ходу оборвала с нее листья и ножом заострила концы, превратив ветку в вилку.
Вокруг нее буйствовали заросли; даже теперь, когда на них давила зима, сотни разных видов изобиловали плодами. Одни были крупными, как зрелый артишок, другие – крошечными, как ноготь ее мизинца, и все выглядели так, как никакой художник не мог бы вообразить, а его палитра оказалась бы не в силах передать все их великолепие. И Сакиина знала их все.
Со стороны могло показаться, что она бродит без какой-либо цели, однако на самом деле Сакиина постепенно приближалась к глубокому ущелью, которое раскалывало склон Столовой горы.
Еще раз осторожно оглянувшись, она вдруг бросилась вниз по крутому, густо заросшему склону. На дне ущелья бежал ручей, образуя множество веселых водопадов и сонных заводей.
Подойдя к одной из таких заводей, Сакиина стала двигаться медленнее и осторожнее.
Рядом с темной водой в расщелине камня была спрятана маленькая глиняная чаша. Сакиина сама оставила ее здесь в прошлый раз. Заглянув в чашу сверху, с выступа на склоне, Сакиина увидела, что молочно-белая жидкость, которой она наполняла чашку, выпита. Лишь несколько белых капель осталось на дне.
Двигаясь легко и осторожно, Сакиина нашла место, откуда могла глубже заглянуть в расщелину. И у нее перехватило дыхание: в тени она увидела мягкий блеск чешуек. Открыв крышку корзины, девушка взяла деревянную вилку в правую руку и придвинулась ближе. Змея свернулась рядом с чашкой. Она была некрупной, толщиной с указательный палец Сакиины. Ее чешуйки были цвета горячей бронзы, и каждая представляла собой крохотное чудо. Когда Сакиина приблизилась, змея на дюйм приподняла голову и стала следить за девушкой черными глазами-бусинками. Но она не попыталась ускользнуть в глубину расщелины, как это случилось в тот раз, когда Сакиина в первый раз увидела ее.
Змея выглядела ленивой и сонной – ее убаюкала молочная смесь, которой напоила ее девушка. Через мгновение она снова опустила голову и как будто заснула. Сакиина не позволяла себе никакого внезапного или резкого движения. Она слишком хорошо знала, что из костяных иголок в верхней челюсти эта маленькая рептилия может извергнуть смерть в одном из ее самых ужасных и мучительных проявлений.
Сакиина осторожно протянула вперед раздвоенную ветку, и змея снова подняла голову. Девушка замерла, держа вилку в нескольких дюймах от гибкой шеи. Рептилия снова медленно опустилась на землю. Едва ее голова улеглась, Сакиина прижала ее веткой к камню. Змея негромко зашипела, ее тело свивалось в клубок и снова распрямлялось, пытаясь вырваться из-под палки.
Сакиина крепко схватила змею около головы, держа двумя пальцами за твердые косточки черепа. Змея обернула длинное зловещее тело вокруг ее запястья. Сакиина оторвала змею от руки, опустила рептилию в корзину и, отдернув руку, в то же мгновение захлопнула крышку.
Отставной губернатор Клейнханс поднялся на борт галеона вечером накануне отплытия. Но прежде чем карета унесла его к берегу, все домашние слуги собрались на передней террасе, чтобы попрощаться с бывшим хозяином. Он медленно прошел вдоль их ряда и каждому что-нибудь сказал. Когда он оказался напротив Сакиины, она изящно поклонилась, сложив перед собой руки и касаясь губ кончиками пальцев. И это заставило сердце Клейнханса заныть от любви и желания.
