«Я хочу, чтобы ты всегда принадлежала мне, – подумала она. – Я хочу, чтобы ты принадлежала богине Кали».
Она вернулась к софе, и Сакиина снова опустилась перед ней на колени. Мазь поначалу показалась коже прохладной, но потом от нее растеклось тепло. Пальцы Сакиины были ловкими и искусными.
– Видеть не могу, когда что-то красивое уничтожается без смысла, – прошептала Катинка. – Ты сказала, твой брат прекрасен. Ты его очень любишь, Сакиина?
Не услышав ответа, она протянула руку и подхватила подбородок девушки. Заставив ее поднять голову и заглянув в глаза, Катинка увидела в них боль, от которой ускорился ее пульс.
– Мой бедный маленький воробышек, – сказала она.
И с восторгом подумала, что сумела добраться до самого тайного в душе рабыни. И, отпустив подбородок Сакиины, позволила своим пальцам скользнуть по ее щеке.
– Недавно я возвращалась от Неторопливого Яна, – сказала она. – И ты видела меня на дорожке. Ты ведь наблюдала за мной, разве нет?
– Да, мистрис.
– Повторить то, что рассказал мне Неторопливый Ян? Рассказать о его особой комнате в замке и о том, что там происходит?
Катинка не стала ждать ответа девушки, а продолжила тихо говорить. Когда пальцы Сакиины замерли, она прервала повествование, чтобы приказать:
– Делай то, что делала! У тебя волшебные пальцы.
Когда она наконец умолкла, Сакиина беззвучно плакала. Слезы медленно сползали по ее щекам, как вытекают капли масла из оливок под прессом. Они блестели на красноватом золоте ее щек. Немного подождав, Катинка поинтересовалась:
– И как давно твой брат в замке? Я слышала, прошло четыре месяца с тех пор, как он вернулся с гор за тобой. Очень долгое время, а его до сих пор не судили, и приговора ему не вынесли.
Катинка ждала. Мгновения текли, капая медленно, как слезы девушки.
– Губернатор Клейнханс проявил небрежность, наверное, или его кто-то убедил… Но мой муж – энергичный и преданный делу человек. Он не станет медлить с правосудием. Ни один изменник не ускользнет от него надолго.
Теперь уже Сакиина не притворялась; она уставилась на Катинку расширившимися глазами. А та продолжила:
– Он отправит Алтуду в тайную комнату к Неторопливому Яну. Алтуда уже не будет таким прекрасным. Какая жалость! Но что мы можем сделать, как предотвратить несчастье?
– Мистрис… – прошептала Сакиина. – Ваш муж, у него есть власть… И он в ваших руках…
– Мой муж – слуга компании, преданный и несгибаемый слуга. Он не станет пренебрегать своим долгом.
– Мистрис, вы так прекрасны… Ни один мужчина не устоит перед вами. Вы можете его убедить… – Сакиина медленно опустила голову и прижалась лбом к голому колену Катинки. – От всего сердца, всей душой умоляю вас, мистрис…
– Но мы и надеяться не можем на то, чтобы освободить его, Сакиина. Ты ведь это понимаешь? – мягко спросила Катинка.
«Не можем, если я того не пожелаю, – подумала она, – потому что, пока ее братец в замке, этот воробышек надежно заперт в моей клетке».
– Но я никогда не оставлю надежду на это!
Сакиина вскинула голову, и Катинка снова взяла ее за подбородок, на этот раз обеими руками, и медленно наклонилась к девушке.
– Алтуда не умрет. Мы его спасем от Неторопливого Яна, мы с тобой, – пообещала она и крепко поцеловала Сакиину.
Губы девушки были влажными от слез – горячими и солеными, почти как кровь. Сакиина медленно приоткрыла их, как открываются лепестки орхидеи перед клювом птички, ищущей нектара.
Алтуда. Сакиина крепилась при мысли о брате, а Катинка, не прерывая поцелуя, взяла руку девушки и медленно завела ее себе под юбку, пока та не коснулась гладкого белого живота. «Алтуда, это ради тебя, только ради тебя», – мысленно твердила себе Сакиина, закрывая глаза. Ее пальцы осторожно поползли по шелковой коже, все ниже, к гнездышку прекрасных золотых завитков…
Следующее утро выдалось безоблачным. И хотя воздух был холодным, солнце светило ярко, а ветер утих. Со строительных лесов Хэл наблюдал за закрытой дверью подземной тюрьмы. Дэниел держался рядом с ним; беря на свои широкие плечи часть работы Хэла, он защищал юношу от плетки Бернарда.
Когда Неторопливый Ян вошел в ворота и не спеша пересек двор, направляясь к арсеналу своей обычной размеренной походкой, Хэл с болью и ненавистью уставился на него сверху вниз. И внезапно, когда палач проходил под лесами, Хэл схватил тяжелый молоток каменщика, что лежал на досках у его ног, и размахнулся им, чтобы швырнуть вниз и раздробить палачу голову. Но огромный кулак Дэниела вовремя сжался на его запястье. Дэниел выдернул молоток из пальцев Хэла, как будто отбирал игрушку у ребенка, и положил его на верх стены, где Хэл не смог бы его достать.
– Зачем ты это сделал? – разозлился Хэл. – Я мог бы убить эту свинью!
– Бессмысленно, – с сочувствием ответил Дэниел. – Ты не можешь спасти сэра Фрэнсиса, убив это ничтожество. Ты бы просто пожертвовал собственной жизнью, но ничего не добился. Они просто пришлют к твоему отцу другого палача.
Мансеер вывел из подземелья сэра Фрэнсиса. Сэр Фрэнсис не мог сам, без поддержки, идти на сломанных перевязанных ногах, но он все равно высоко держал голову, когда его тащили через двор.
– Отец! – в муке закричал Хэл. – Я не могу этого допустить!
Сэр Фрэнсис посмотрел вверх, на сына, и откликнулся достаточно громко, чтобы его голос долетел до Хэла, стоявшего высоко на стене:
– Будь сильным, сын мой! Ради меня – будь сильным!
Мансеер толкнул его на ступеньки, что вели в подвал арсенала.
День оказался длинным, куда длиннее всех тех дней, что приходилось переживать Хэлу, и северная часть двора уже погрузилась в глубокую тень, когда Неторопливый Ян наконец-то вышел из подвала.
– На этот раз я убью ядовитую скотину… – выпалил Хэл.
Но Дэниел снова вмешался: он схватил юношу и сжал так, что Хэл просто не смог вывернуться, пока палач медленно вышагивал под лесами и уходил за ворота замка.
Во двор, спотыкаясь, вышел Якобс Хоп с бледным, как пепел, лицом. Он привел хирурга компании, и они вместе снова исчезли за дверями.
На этот раз солдаты вынесли сэра Фрэнсиса на носилках.
– Отец! – закричал Хэл, но ответа не услышал, и вообще не заметил никаких признаков жизни.
– Сколько раз можно тебя предупреждать! – взревел Хьюго Бернард.
Он быстро подошел к Хэлу и с десяток раз хлестнул его плетью по спине.
Хэл даже не попытался уклониться от ударов, и Бернард в изумлении отступил назад, потому что юноша словно и не почувствовал боли.
– Будешь еще тут орать, как придурок, и я натравлю на тебя собак! – пригрозил он, отворачиваясь.
А во дворе тем временем хирург компании мрачно наблюдал за тем, как солдаты уносили бесчувственного сэра Фрэнсиса вниз, в его камеру. Потом в сопровождении Хопа врач отправился к комнатам губернатора в южной части двора.
