Пробираясь сквозь это сборище, Хэл и Эболи медленно поднимались на вершину самого высокого холма, минуя множество ворот. И у каждых ворот их встречали распростершиеся толпы.
Наконец они подошли к последнему подъему перед крепостью, венчавшей холм. Теперь их сопровождали лишь несколько вождей, воинов и старейшин высших рангов, при всех регалиях, обозначавших их положение.
Но даже они остановились у последних ворот, и один древний старец с серебряными волосами и орлиным взором взял Эболи за руку и повел во внутренний двор. Хэл отбился от вождей, пытавшихся удержать его, и вошел во двор рядом с Эболи.
Здесь земля была вымощена глиной, смешанной с кровью и коровьим навозом, – их перемешивали и сушили, пока все это не превращалось в некое подобие красного мрамора. Двор окружали строения намного больше тех, что Хэл видел до сих пор, а крыши на них состояли из свежей золотистой травы, великолепно переплетенной. Вход в каждый домик украшало нечто, на первый взгляд похожее на костяные шары; и лишь когда они прошли половину двора, Хэл понял, что это человеческие черепа. Он обнаружил, что высокие пирамиды по периметру двора тоже сооружены из сотен черепов.
Кроме того, над пирамидами из черепов возвышались заостренные шесты, и на них были посажены, как на кол, мужчины и женщины. Большинство этих жертв давно испустило дух, и от них несло мертвечиной, но один-два все еще шевелились и жалобно стонали.
Старик остановил гостей в центре двора. Хэл и Эболи какое-то время стояли молча. Но вот из самого большого и наиболее изукрашенного строения донеслась дикая какофония, издаваемая примитивными музыкальными инструментами, в которую вплетались нестройные человеческие голоса. На солнечный свет вышла процессия неких существ. Они ползли и извивались на гладкой глиняной поверхности, как насекомые, а их лица были раскрашены цветной глиной и расписаны фантастическими узорами. Они были увешаны амулетами и магическими фетишами, шкурами змей, костями и черепами людей и животных и прочими знаками принадлежности к роду колдунов и ведьм. Они завывали и стонали, бормотали что-то, закатывая глаза и щелкая зубами, колотили в барабанчики и бренчали на однострунных инструментах, напоминающих арфу.
За ними шли две женщины, совершенно нагие. Первой шла зрелая особа с пышной грудью; ее живот говорил о недавнем рождении ребенка. Второй была девушка, стройная и грациозная, с нежным круглым лицом и удивительно белыми зубами за полными губками. Она была прелестнее всех, кого видел Хэл с того момента, как они вошли во владения Мономатапы. У нее были пышные бедра и тонкая талия, а кожа походила на черный атлас.
Девушка, непонятно почему, опустилась на четвереньки ягодицами к гостям. Хэл беспокойно заерзал, когда его взгляду открылись ее самые интимные места. Даже в ситуации опасности и неуверенности он невольно отреагировал на ее наготу.
– Не показывай никаких чувств, – тихо предостерег его Эболи, не шевеля губами. – Если хочешь остаться в живых, не шелохнись!
Колдуны затихли, во дворе все замерло. Потом из одной хижины появилась крупная тучная фигура, завернутая в плащ из леопардовой шкуры. На голове мужчины красовалась шапка из такого же пятнистого меха, еще более прибавлявшая ему роста.
Мужчина остановился в дверях и пристально посмотрел на гостей. Вся компания колдунов и колдуний съежилась у его ног, постанывая от восторга и закрывая глаза, как будто его красота и величие слепили их.
Хэл тоже уставился на мужчину. Ему очень трудно было следовать совету Эболи и не проявлять чувств, потому что лицо Мономатапы украшали точно такие же татуировки, какие он с детства видел на большом круглом лице Эболи.
Молчание нарушил Эболи:
– Я вижу тебя, великий Мамбо. Я вижу тебя, мой брат. Я вижу тебя, Н-Пофо, сын моего отца!
Глаза Мономатапы слегка прищурились, но разрисованное лицо осталось неподвижным, словно вырезанное из эбонита. Медленным величественным шагом он прошел туда, где стояла на четвереньках нагая девушка, и сел ей на спину, словно та была скамейкой. И продолжал смотреть на Эболи и Хэла. Молчание продолжалось.
Вдруг Мамбо сделал нетерпеливый жест в сторону женщины, стоявшей рядом с ним. Она тут же приподняла руками одну из своих грудей и, вложив сосок в его губы, позволила ему сосать. Он пил ее молоко, дергая кадыком; наконец он оттолкнул женщину и вытер губы ладонью.
Освежившись теплым напитком, он обратился к своему главному предсказателю.
– Расскажи мне об этих чужаках, Свизви! – приказал он. – Дай предсказание, о возлюбленный темных духов!
Самый старый и самый уродливый из колдунов вскочил на ноги и тут же бешено закружился в диком танце. Он взвизгивал и подпрыгивал высоко в воздух, тряся погремушкой.
– Измена! – выкрикнул он, и на его губах выступила пена. – Святотатство! Кто смеет заявлять о кровном родстве с Сыном Неба?
Он прыгал перед Эболи на тощих ногах, как сморщенная обезьяна.
– Я чую вонь предательства!
Он швырнул свою погремушку к ногам Эболи и выхватил из-за пояса метелку из коровьего хвоста.
– Я чую мятеж! – Он взмахнул метелкой и задрожал всем телом. – Что за дьявол осмелился повторить священные татуировки? – Его глаза так закатились, что на виду остались лишь белки. – Берегись! Дух твоего отца, великого Холомимы, требует кровавой жертвы! – визжал он и собрался с силами, чтобы допрыгнуть до Эболи и хлестнуть его по лицу магической метелкой.
Но Эболи оказался проворнее. Его абордажная сабля вылетела из ножен на поясе как будто сама собой. Она сверкнула в солнечном свете, когда Эболи нанес удар наотмашь. Голова колдуна ровно отделилась от туловища и скатилась назад. Она лежала на полированной глине, изумленно раскрыв глаза и уставясь в небо, и губы еще продолжали шевелиться, пытаясь произнести следующее дикое обвинение.
Обезглавленное тело еще мгновение-другое продолжало стоять на дрожащих ногах. Фонтан крови из рассеченной шеи бил высоко в воздух, метелка выпала из руки, и наконец тело медленно рухнуло на собственную голову.
– Дух нашего отца Холомимы потребовал кровавой жертвы, – негромко произнес Эболи. – И вот! Я, Эболи, его сын, поднес ему ее.
Хэлу показалось, что в королевском окружении никто не шевелился и не говорил целую вечность. Потом Мономатапа затрясся всем телом. Его живот задрожал, татуированные челюсти задергались. Лицо исказилось, словно в ярости берсерка.
Рука Хэла сама собой легла на эфес абордажной сабли.
– Если он действительно твой брат, я сам его убью ради тебя, – шепнул он Эболи. – Прикрой мне спину, и мы с боем выберемся отсюда.
Но тут…
Мономатапа разинул рот и разразился громовым хохотом.
– Татуированный принес ту жертву, которой требовал Свизви! – проревел он.
Его одолело такое веселье, что он долго не мог заговорить снова. Он трясся от смеха, задыхался, хватая воздух ртом, хлопал себя по бокам.
