Неторопливый Ян опустился на колени у цветочной клумбы в конце террасы, держа в сильной руке нож для обрезки растений. Но тут на него упала чья-то тень. Посмотрев вверх, он тут же встал. Сняв шляпу, он почтительно прижал ее к груди.
– Доброе утро, мистрис, – произнес Неторопливый Ян низким мелодичным голосом.
– Пожалуйста, не бросай свою работу. Мне нравится наблюдать, как ты это делаешь.
Неторопливый Ян снова опустился на колени, и лезвие острого маленького ножа засверкало в его руках. Катинка села на скамью неподалеку и какое-то время молча наблюдала за ним.
– Восхищаюсь твоим искусством, – сказала она наконец.
И хотя садовник не поднял головы, он знал, что хозяйка имеет в виду не только его ловкость в обращении с обрезочным ножом.
– Мне крайне необходимо такое искусство, Неторопливый Ян. И твоим вознаграждением станет сотня гульденов. Можешь кое-что сделать для меня?
– Мадам, нет ничего такого, чего я не сделал бы для вас. – Неторопливый Ян поднял наконец голову и уставился на Катинку бледными желтыми глазами. – Я бы, глазом не моргнув, и свою жизнь отдал за вас, если бы вы захотели. И мне не нужна плата. Если я буду знать, что выполнил ваш приказ, – это уже будет лучшим в мире вознаграждением.
Зимние ночи стали холодными, порывистый ветер с дождями ревел над горами, капли колотили в окна, ветер завывал, как стая шакалов, вокруг тростниковой крыши.
Зельда натянула на пухлое тело ночную сорочку. Хотя она похудела за время пути с востока, теперь все потерянное вернулось, осев подушками на ее животе и бедрах. С тех пор, как они перебрались в резиденцию, Зельда много ела в своем уголке в кухне, заглатывая все восхитительные остатки, что приносили из главной столовой, запивая еду из большой оловянной кружки, куда сливала все, что оставалось в винных бокалах господ, – ей было все равно, она смешивала рейнское и красное вино, джин и шнапс…
С животом, набитым хорошей едой и питьем, Зельда готовилась лечь спать. Но сначала она убедилась, что окно в ее маленькой комнате надежно закрыто и не пропустит сквозняка. Она затолкала в щели тряпки и плотно задернула занавески. Сунула под кровать медную жаровню и держала ее там, пока не почуяла запах перегретого постельного белья. После этого задула свечу и забралась под толстое шерстяное одеяло.
Сопя и вздыхая, Зельда устроилась поудобнее в мягком тепле. Ее последней мыслью, перед тем как сон принял ее в объятья, была мысль о золотых монетах, спрятанных под ее матрасом. И она с улыбкой заснула.
Через час после полуночи, когда весь дом затих, погрузившись в сон, Неторопливый Ян прислушивался у двери комнаты Зельды. Когда он услышал, что ее храп стал громче, чем ветер за окном, он осторожно, бесшумно открыл дверь и проскользнул внутрь в слабом свете жаровни с тлеющими в ней углями. Еще с минуту он вслушивался, но ритм дыхания старой женщины был ровным, спокойным. Потом Неторопливый Ян закрыл дверь и тихо направился к двери в конце коридора…
На рассвете Сакиина разбудила Катинку за час до обычного времени. После того как она помогла хозяйке надеть теплый халат, она повела ее в крыло для слуг, где перед дверью комнаты Зельды уже собрались молчаливые, испуганные рабы. Они расступились, пропуская внутрь Катинку, а Сакиина прошептала:
– Я знаю, как много она значила для вас, мистрис. У меня болит за вас сердце.
– Спасибо, Сакиина, – грустно ответила Катинка и быстро окинула взглядом маленькую комнату.
Жаровня была переставлена на другое место. Неторопливый Ян сделал все основательно и надежно.
– Она выглядит так мирно, и цвет лица у нее такой чудесный… – Сакиина стояла у кровати. – Как будто она все еще жива…
Катинка подошла и встала рядом с ней. Ядовитые газы жаровни навели румянец на щеки старой женщины. И в смерти она выглядела куда более привлекательной, чем бывала когда-либо в жизни.
– Оставь меня с ней ненадолго, Сакиина, – тихо сказала Катинка. – Я хочу помолиться за нее. Она была так дорога мне…
Она опустилась на колени у кровати, и Сакиина вышла, тихо закрыв за собой дверь. Катинка же сунула руку под матрас и достала кошель. По его весу было понятно, что ни одна из монет не исчезла. Катинка сунула кошель в карман халата, сложила перед собой ладони и закрыла глаза так плотно, что длинные золотистые ресницы почти слиплись.
– Отправляйся в ад, старая сука! – прошептала она.
Неторопливый Ян наконец пришел. Много долгих дней и мучительных ночей пришлось его ждать, так много, что сэр Фрэнсис начал думать, что палач вообще никогда не придет.
Каждый вечер, когда темнота падала на стены замка и работы прекращались, команда пленников возвращалась в тюрьму. Зима все крепче сжимала когти над мысом, и люди частенько промокали насквозь под непрерывным дождем и промерзали до костей.
Каждый вечер, проходя мимо обитой железными полосами двери камеры своего отца, Хэл окликал его:
– Как себя чувствуешь, отец?
Ответ, произнесенный хриплым от болезни голосом, был всегда одним и тем же:
– Сегодня лучше, Хэл. А ты как?
– Работа сегодня была легче. Так что мы все в порядке.
Потом обычно заговаривал Алтуда из соседней камеры.
– Утром хирург приходил. Говорит, сэр Фрэнсис достаточно крепок для допроса Неторопливого Яна.
Или – в другие дни:
– Лихорадка усилилась, сэр Фрэнсис весь день кашлял.
Как только пленников запирали в нижней части тюрьмы, они могли наконец поесть – один раз в день, – и им приходилось выскребать еду из мисок пальцами. А потом они падали как мертвые на влажную солому.
В темноте перед рассветом Мансеер колотил по прутьям решеток:
– Подъем! Подъем! Вставайте, ленивые ублюдки, пока Бернард не прислал своих псов, чтобы поднять вас!
Им приходилось вставать и снова цепочкой выходить под дождь и ветер. Там их ждал Бернард с двумя огромными черными борхаундами, рычавшими и натягивавшими поводки.
Некоторые из матросов нашли куски дерюги или парусины, которыми обмотали ноги и накрывали головы, однако эти тряпки все равно сохраняли в себе влагу, потому что не успевали просохнуть. Но большинство людей оставались босыми и полуголыми под порывами зимних штормов.
А потом явился Неторопливый Ян. Пришел он в середине дня. Люди на высоких строительных лесах умолкли, работа остановилась. Даже Хьюго Бернард отступил в сторонку, когда Неторопливый Ян вошел в ворота замка. В мрачной одежде и широкополой шляпе, низко надвинутой на глаза, он выглядел как какой-нибудь проповедник, идущий к кафедре.
Неторопливый Ян остановился у входа в тюрьму, и сержант Мансеер бегом ринулся через двор, звякая ключами. Он отпер низкую дверь, отстранился, пропуская Неторопливого Яна, а потом вошел внутрь следом за ним. Дверь закрылась за этими двоими, и зрители встряхнулись, как будто очнулись после ночного кошмара, и снова взялись за дело. Но пока Неторопливый Ян оставался внутри, на стенах царило глубокое, тяжелое молчание. Ни один мужчина не говорил и не ругался, даже Хьюго Бернард притих, и при каждой возможности головы поворачивались, чтобы глянуть на закрытую железную дверь.
