– Беатрис…
– Нужно уходить, – осторожно произнес Бобби, не рискуя приближаться к Бену.
– Иди, – глухо предложил Орк, крепко прижимая девушку к груди.
– Не будь дураком.
– Зачем теперь все это?
– Продолжить начатое, – послышался женский голос за его спиной. – И расплатиться за мою сестру. Глупо, если ее смерть окажется напрасной.
Орсон обернулся, несколько секунд разглядывал вышедшую из вертолета девушку криво усмехнулся:
– Я видел тебя мертвой.
Потому что знал таинственную сестру под псевдонимом Мегера.
Она присела рядом и нежно провела рукой по лбу Беатрис. Потом наклонилась и поцеловала ее в лоб.
– Прости…
– Она не услышит, – тихо сказал Бен.
– Услышит, – Мегера поднялась на ноги и жестко посмотрела на мужчину. – Не разочаруй меня, полковник.
И Орк увидел в ее глазах отблеск того огня, что пылал во время прошлой встречи. Перед взрывом, который каким-то образом оказался ненастоящим. Но решимость была искренней, и у Орка даже сейчас не оставалось сомнений в том, что будь в руках Мегеры детонатор от настоящей бомбы, она бы ее взорвала.
Потому что планировала победить. Или умереть.
И так – всегда.
– Мы сможем ее похоронить? – спросил Бен, глядя Мегере в глаза.
– Да, – кивнула девушка. – Обязательно.
Орк помолчал, затем кивнул, поднялся, продолжая держать Беатрис на руках, и направился к вертолету.
* * *
Манхэттен США, Нью-Йорк июнь 2029
– Ты когда-нибудь задумывался над тем, что видишь? – спросил А2, продолжая смотреть на воду. На Бруклинский мост, если быть точным, к которому он отправился гулять сегодня. Вышел из кабинета одетым в неброскую уличную одежду: штаны-карго, тактические кроссовки, футболку и короткую куртку – налетевший ночью ветер не уходил, наполнив город промозглой сыростью, отрывисто бросил: «Хочу пройтись» и направился к лифту. Гуннарсон, чертыхаясь, метнулся следом, одновременно сообщая охране, что Феллеру приспичило прогуляться.
Машину А2 велел не вызывать: пешком прошелся до набережной, купил хот-дог в заурядном лотке, съел, посидел на лавочке, подставляя лицо ветру, неспешно отправился дальше, думая о чем-то своем, а теперь захотел пообщаться.
– Гунни, ты вообще когда-нибудь о чем-нибудь задумывался? Я не имею в виду сложнейший выбор между бобами и гамбургером. Ты задумывался о чем-нибудь действительно важном? О том, что выходит за рамки твоей жизни?
– Значение имеет только то, что меня касается, – холодно отозвался афрошвед, которому давно надоели непонятные, а значит, бессмысленные рассуждения Феллера.
– То есть полет к Альфе Центавра тебя не касается?
– Никак, – твердо ответил Гуннарсон.
– Поэтому ты о нем не задумываешься?
– Никогда.
– А если я скажу, что, отказавшись от полетов в космос, мы погибнем?
– Мы погибнем?
– Подумай, – предложил А2.
– О чем? – не понял афрошвед. – О звездных войнах?
Здоровяк действительно не понимал, что психованному сверхбогачу потребовалось на этот раз.
Несколько секунд Феллер с привычным превосходством рассматривал телохранителя, после чего продолжил:
– Давай предположим, что если в обозримом будущем у нас не появится второго дома, мы съедим свой. Сожрем даже стены. Собственно… мы уже начали их пожирать. Ты понимаешь метафору?
– У моей семьи есть дом, – поразмыслив, ответил Гуннарсон. – Хороший дом. Еще отец полностью выплатил стоимость.
– Э-э…
– Я горжусь своим отцом.
– Не сомневаюсь.
Однако тон ответа не показался гиганту достаточно почтительным, и он с неожиданной яростью заявил:
– Не надо оскорблять память моего отца!
А2 скривился, словно раскусил горчайший чили, и протянул:
– У меня такое чувство, будто ты разговариваешь сам с собой: сам себя оскорбляешь, сам обижаешься и впадаешь в бешенство.
На этот раз презрение в его тоне читалось настолько отчетливо, что Гуннарсон сжал кулаки и тяжело задышал:
– Вы… вы…
– Ну давай, скажи, – предложил Феллер, без страха разглядывая разъяренного, готового сорваться с поводка телохранителя. – Ну?
Однако афрошвед опомнился и хмуро произнес:
– Оставлю свое мнение при себе.
Гуннарсон знал, что стоит ему броситься на Феллера, как два малозаметных дрона, кружащихся высоко над их головами, его мгновенно пристрелят.
– Правильно: зачем смешить окружающих испражнениями незрелого мозга?
А2 отвернулся от Ист-Ривер, облокотился на перила и принялся изучать проезжающие по набережной автомобили. Нью-Йорк всегда считался одним из богатейших городов мира, но такого количества дорогих и красивых автомобилей, как в последние годы, раньше на его улицах не наблюдалось. Показалось, что на набережной идет парад ежегодной выставки, на которую крупнейшие мировые производители представили лучшие модели.
– Вам не удастся вывести меня из себя, – сообщил окончательно успокоившийся афрошвед.
– До сих пор получалось, – тихонько рассмеялся А2. – Правда, я ни разу не довел тебя до взрыва: ты серел от бешенства, сжимал кулаки, но молчал. И никогда не говорил, что думаешь обо мне.
– Это не важно.
– Как раз важно, – не согласился Феллер. – В конце концов, я провожу с тобой больше времени, чем с любой из своих любовниц. Ты постоянно рядом, разве что зубы мне не чистишь, и мне вдруг стало интересно, что ты обо мне думаешь.
– Почему? – растерялся здоровяк.
– Может, мне стало скучно, – пожал плечами А2, вновь отворачиваясь к Бруклинскому мосту. – Но ты не пыхти и не пытайся прятать свои мысли среди редких извилин, я прекрасно знаю, кем ты меня считаешь и как отзываешься за спиной.
– Тогда зачем спрашиваете? – осведомился окончательно потерявшийся афрошвед.
– Хочу, чтобы ты это произнес, – Феллер широко зевнул и поежился: – Сегодня прохладно.
– Спрашиваете, чтобы потом обвинить меня в оскорблении?
– Никаких обвинений, Гунни, – твердо ответил А2, переведя взгляд на собеседника. – И никаких обид. Я знаю, что ты обо мне думаешь, но хочу, чтобы ты высказался.
– Зачем? – неуверенно спросил гигант.
– Пытаюсь вырастить внутри тебя человека.
– А сейчас я кто? – Афрошвед не поспевал за причудливыми зигзагами мыслей Феллера.
– А кем ты себя считаешь? – вопросом на вопрос ответил А2 и наконец-то достал телохранителя.
