Под стенами этого города Сципион наголову разбил отправленную снять осаду карфагенскую армию под командованием Гасдрубала Гискона и его зятя Сифакса. Потрясенные поражением, карфагеняне послали самых уважаемых сенаторов, чтобы обсудить со Сципионом условия мира. Заискивая перед консулом, они уверяли, что, хотя формально ответственность за развязывание войны лежит на Карфагене, всему виной непомерное честолюбие клана Баркидов. В ответ на их обращение с просьбой прекратить военные действия Сципион-младший потребовал отозвать все войска из Италии, очистить территорию Испании и всех островов между Апеннинским полуостровом и Северной Африкой, сдать римлянам весь свой флот и боевых слонов, выплатить репарацию в размере 5000 талантов, а также обеспечивать римский гарнизон продовольствием до тех пор, пока римляне не покинут территорию Ливии. Когда делегация вернулась в Карфаген и передала требования римлян сенату, тот приказал Ганнибалу и Магону как можно скорее возвращаться. Сенат же тем временем попытался затянуть переговоры, тогда как Сципион, теряя терпение, угрожал возобновить войну. Вскоре сенаторы согласились на все его требования с оговоркой, что карфагенская делегация отправится в Рим, чтобы ратифицировать договор в местном сенате. Это была всего лишь уловка с целью выиграть время, пока Баркиды не вернутся в Ливию со своими армиями, чтобы продолжить войну.
Карфагенские послы добрались морем в порт Путеолы на берегу Неаполитанского залива, после чего сушей направились в Рим. Прибывшую делегацию заставили ждать у стен города, пока сенат не соизволил принять ее возле Марсова поля (Campus Martius) — названного в честь римского бога войны места публичных собраний, где каждую весну все граждане мужского пола получали воинские назначения и раз в пять лет проводилась перепись населения. Атмосфера встречи была враждебной: с первых же минут римляне обвинили карфагенян в вероломстве и нарушении предыдущих договоренностей. Посланникам был дан резкий ответ: не может быть и речи ни о каком мирном договоре, так как пунийцам нельзя доверять, ведь они откажутся от соблюдения его условий, как только баланс сил изменится в их пользу. В свою очередь, послы взмолились о мире, продолжая винить во всем Ганнибала и его братьев: якобы он атаковал Сагунт, не имея на то оговоренных полномочий, и перешел через Альпы в Италию, действуя лишь по собственной инициативе
[128]. Тут римляне напомнили, как много лет назад, когда римские легаты выступили против нападения Ганнибала на Сагунт и предложили карфагенянам выбор между войной и миром, их сенат восторженно поддержал войну, пошел на риск и проиграл. Теперь пришла пора платить по счетам.
Сенаторы удалились обсудить свои дальнейшие действия, оставив послов в ожидании. Все пришли к мнению, что, поскольку война в Испании практически выиграна, а легионы Сципиона заняли доминирующие позиции в Северной Африке, Карфаген находился в отчаянном положении и потому просит о мире. Римляне знали или, по крайней мере, догадывались, что за Ганнибалом и Магоном уже послали гонцов и что пунийцы пойдут на любую хитрость, лишь бы оттянуть время до их возвращения и ослабить римский натиск. Многие сенаторы выступали за то, чтобы Сципион продолжал военные действия в Северной Африке, и отказывались идти на какой-либо компромисс с Карфагеном до тех пор, пока Ганнибал и Магон остаются на итальянской земле. Как только Риму стало известно, что Баркиды покинули Италию, сенат ратифицировал мирное соглашение на условиях, сформулированных прежде Сципионом.
Римляне двояко отнеслись к известию об отплытии Ганнибала. С одной стороны, они были рады, что им удалось изгнать его из Италии — уже появлялись первые признаки экономического восстановления страны. С другой же — римлян беспокоило его влияние на ход военных действий в Северной Африке. В честь изгнания своего злейшего врага и в надежде заручиться поддержкой богов в кампании Сципиона в Ливии были устроены игры и жертвоприношения в Большом цирке (Circus Maximus) — ипподроме, располагавшемся в долине между холмами Авентин и Палатин, где проходили состязания на колесницах и устраивались массовые представления. Однако дальнейшие планы Ганнибала в Африке не переставали волновать римлян. Сципион-младший пользовался поддержкой далеко не всей римской аристократии, и некоторые сенаторы сомневались в результатах возможной битвы с Ганнибалом. Сципион был слишком молод, и его победы в Испании и Северной Африке еще не делали его равным Ганнибалу полководцем. Еще не зная о кончине Магона, сенаторы опасались, что Сципиону придется противостоять сразу двум опытнейшим военачальникам, командовавшим закаленными в боях ветеранами. Немало консулов пало в сражениях с Баркидами на полях Италии и Испании, и в руках пунийцев было больше трофейных римских стягов, чем легионов в армии Рима на тот момент. Не весь сенат единодушно поддерживал Сципиона: целая фракция, традиционно настроенная против его семьи, мечтала сместить Публия с поста консула и поставить на его место своего кандидата. Перед смертью бывший диктатор и уважаемый советник сената Квинт Фабий предостерегал соотечественников, что Ганнибал, защищая свой дом, будет еще более страшным противником, чем он проявил себя в Италии
[129]. И хотя Баркид покинул полуостров, многие сенаторы понимали, что война еще далека от завершения.
Сходные опасения в отношении Ганнибала высказывали и аристократические фракции в Карфагене. Если в Риме некоторых заботила молодость Сципиона, то в карфагенском сенате нашлись такие, кто считал Ганнибала слишком старым. Признавая его заслуги, они были крайне обеспокоены потерей Испании и тем, что 15-летняя война не принесла ничего, кроме тщетных усилий и потраченных на кампанию в Италии ресурсов. Сципион наголову разбил армии Гасдрубала Гискона и Сифакса всего в нескольких километрах от Карфагена, и дальнейшие поражения неминуемо означали, что условия мира станут намного жестче нынешних. Карфаген будет захвачен, разграблен и сожжен дотла. Сенат разделился на тех, кто стремился немедленно заключить с Римом мир и сохранить свое имущество, и не менее настойчивую и влиятельную фракцию, выступавшую в поддержку Ганнибала и за продолжение войны.
Когда карфагенский флот отплыл от берегов Италии, Ганнибал в последний раз взглянул на земли, которые разорял много лет. Должно быть, это был самый горький момент в его жизни. Ганнибал перешел Альпы, будучи еще молод и полон надежд — ему едва исполнилось 30, а в 44 он покидал Италию, не сумев выиграть войну и даже навязать римлянам мир на своих условиях. Он проклинал богов за то, что Фортуна отвернулась от него, но, оглядываясь назад, винил себя за то, что после победы при Каннах не повел на Рим своих воинов, «залитых кровью врага»
[130]. Ганнибал завидовал молодости и успехам Сципиона, но в то же время его возмущало, что тот никогда не командовал войсками ни в одной битве в Италии, а теперь осмеливается идти на Карфаген! Так, полный раскаяния и сожалений, заклятый враг Рима покинул Италию и отправился в Африку, чтобы написать новую главу этой истории.
Несколько дней спустя корабли Ганнибала высадились южнее Карфагена, где-то на побережье неподалеку от древнего города Гадрумета — современного Суса. Это была вотчина рода Баркидов, и Ганнибал разбил лагерь на земле, которую оставил еще ребенком много лет назад, — и теперь эта земля и ее люди должны были казаться ему более чужими, чем Испания и Италия, в которых он так долго жил и воевал. Вероятно, он предпочел быть подальше от Карфагена, поскольку опасался, что местные политические фракции захотят свести с ним счеты за военный провал. Если сенат признает его виновным в разжигании войны в Италии, то, несмотря на все его победы и авторитет, Ганнибала ждал суд или даже распятие на кресте. Как писал Тит Ливий, «победил Ганнибала не римский народ, столько раз им битый и обращенный в бегство, а карфагенский сенат своей злобной завистью»
[131]. Наученный опытом своего отца в Первой Пунической войне, он, видимо, решил действовать как военный диктатор, а не военачальник на службе своего полиса.
