Затем Ганнибал принялся поучать Сципиона, рассказывая о переменчивости войны. Свою речь он закончил рассуждением о том, что перспектива реального мира дороже, чем призрачная надежда на победу. Заключив мир сейчас, Сципион получит все, что только пожелает. Но, если они будут сражаться, римлянину придется принять то, что уготовили ему боги и судьба. Ганнибал уже не мог совладать со своим эго и заявил, что в этой войне карфагеняне прославились своими победами гораздо больше, чем римляне. После чего он снова вернулся к дифирамбам — на этот раз в адрес семьи Сципиона, вспомнив, как сражался с его отцом в Северной Италии много лет назад. Ганнибал отметил, что они оба потеряли близких на этой войне: Публий — отца и дядю, а Баркид — братьев. Нет необходимости продолжать войну, убеждал он, они могут завершить ее прямо сейчас.
Слова Ганнибала обнажили его самолюбие, демонстрировавшее силу, уверенность и решительность, но за ним прятался страх, что дни его побед сочтены и это сражение он может проиграть. Сколь более простой и счастливой могла быть жизнь, если бы правители довольствовались тем, что есть, и не жаждали чужого имущества, продолжал он. Войны и всех ее страданий можно было избежать, если бы Карфаген не пытался расширить свои владения за пределы Африки, а Рим остался в границах Италии — так говорил человек, которого «Африка еле вмещала». Ганнибал задумчиво заметил, что никто не может изменить прошлое, как бы его ни критиковали, и поэтому им придется смириться с тем, как в итоге все сложилось, даже если они стремились к другому.
Признав, что на момент переговоров преимущество на стороне Рима, Ганнибал напомнил Сципиону: исход войны еще не предрешен. Нужны лишь здравый смысл и готовность договариваться, чтобы закончить ее без дальнейшего кровопролития, и это на руку обеим сторонам. Ганнибал объяснил, что смотрит на жизнь глазами старика, который знает, сколь переменчива удача, и предпочитает полагаться на разум, а не на нее. Молодежь, наставлял он Сципиона, особенно если судьба была к ней благосклонна, верит, что так будет всегда, и в этой вере заключена ее слабость.
После этого Ганнибал наметил условия возможного перемирия, предложив отдать Риму все территории, из-за которых началась война и которые и так уже находились под его контролем: Сицилию, Сардинию, Испанию и все острова, расположенные между Африкой и Италией (в частности, Мальту). Предложение не слишком отличалось от того, что Сципион озвучил карфагенскому совету год назад. Что примечательно, именно эти условия с некоторыми дополнениями лягут в основу мирного договора после поражения Ганнибала в битве при Заме. Ганнибал признал, что карфагеняне вели себя вероломно в прошлых переговорах и часто не соблюдали договоренности. Но ситуация изменилась, и он готов лично поручиться, что Карфаген выполнит условия соглашения, к которому они придут. Хотя Ганнибал признавал, что сам развязал войну и вел ее успешно, пока боги не позавидовали ему, лишив удачи, он уверял Сципиона, что Риму не придется сожалеть о мире, если Ганнибал будет поручителем. После этого пуниец перешел к завершению сделки и задал принципиальный вопрос: зачем вступать в битву и рисковать всем, что у тебя есть? Заключив мирный договор сейчас, Сципион выйдет из переговоров победителем, ничем при этом не рискуя. Устами Ганнибала говорил мужчина, смирившийся с тем, что Фортуна — богиня удачи и самая могущественная сила в римском античном пантеоне, отвернулась от него, но при этом он все еще оставался непобежденным полководцем и с внушительной армией за спиной представлял собой серьезную угрозу.
Сципион молчал во время речи Ганнибала, внимательно слушая и оценивая человека, с которым впервые сошелся на поле боя 16 лет назад при Треббии. Тогда Публий был 18-летним юношей, не имевшим никаких званий. Теперь же он, самый молодой консул в истории Рима, выступил с армией против его величайшего врага. Сципион был менее склонен к философским рассуждениям, чем Ганнибал, и не позволял себе долгих отступлений. Он подошел к разговору прагматично и сразу дал понять, что не сомневается в своем превосходстве и в переговорах, и на поле боя
[137]. Он напомнил Ганнибалу, что обстоятельства изменились и настоящее значит куда больше прошлых заслуг. Сципион подчеркнул, что именно карфагеняне развязали обе Пунические войны и он всеми силами пытался завершить конфликт в переговорах. Но пунийцы нарушили условия принятого ими самими соглашения, так как были уверены, что Ганнибал после возвращения в Северную Африку сумеет изменить ход войны. Теперь же они просто пытаются избежать последствий собственного двуличия.
Сципион отметил, что Ганнибал отказывается от притязаний лишь на те территории, которые уже и так находятся под властью Рима. Он заявил, что карфагеняне не заслуживают того, чтобы после нарушения прежнего договора им предлагали те же условия. Ганнибалу нужно было договариваться о завершении войны и выдвигать удобные для себя требования до того, как он покинул Италию, а не теперь. По мнению Сципиона, у Ганнибала был лишь один способ избежать сражения — безоговорочная капитуляция. В таком случае к условиям предыдущего соглашения следует добавить компенсацию за римские грузовые суда, захваченные во время перемирия у побережья Северной Африки. Эти суда перевозили продовольствие из Сицилии, но попали в шторм у Прекрасного мыса
[138] и были выброшены на берег. Эскадра кораблей Карфагена захватила их и отбуксировала в город, где их груз был разграблен. Сципион потребовал от карфагенян вернуть суда вместе с их грузом, а также извиниться за акт пиратства и нарушение перемирия. Но сенат Карфагена, осмелев после новостей о возвращении Ганнибала, ответил отказом. Более того, суда, на которых римские послы отправились в лагерь Сципиона, были перехвачены военными кораблями Ганнибала, и в разгоревшейся схватке погибло несколько легионеров, что окончательно усугубило ситуацию
[139]. Поэтому консул потребовал компенсации за их гибель и неприемлемое обращение с его послами.
В ответ Ганнибал занял жесткую позицию и предупредил Сципиона, что в таком случае им придется сражаться и позволить судьбе определить победителя и решить, кто будет править западным Средиземноморьем — Карфаген или Рим. Встреча была окончена, и полководцы вернулись в свои лагеря, чтобы подготовить войска к сражению. На следующий день два прославленных военачальника Античности встретились на широкой равнине во главе сильнейших армий самых богатых городов мира. Битва при Заме наряду с битвой у Метавра является одной из наиболее недооцененных в истории, несмотря на то что исход обоих сражений ознаменовал собой зарождение могущества Римской империи и, возможно, предопределил развитие всей западной цивилизации.
Сошедшиеся в тот день армии были примерно равны по величине — римляне имели лишь небольшое преимущество в коннице. К 1500 всадников Сципиона присоединились 4000 конных воинов и 6000 пехотинцев от Масиниссы. Вместе с нумидийцами и 23 000 римлян и италийцев его пехота насчитывала чуть более 34 000 солдат. У Ганнибала было около 40 000 солдат, в том числе лигуры, галлы, пращники с Балеарских островов, мавританцы — всех их он поместил на первой линии. Он считал их наиболее ненадежной частью войска и потому, как и в предыдущих боях в Италии, отвел им роль буфера, чтобы они приняли на себя первый удар, понеся основные потери. Такая жертва должна была облегчить задачу воинам, идущим за ними. Тит Ливий называет первую линию «разноплеменным сбродом, наемниками, не знающими верности, удерживаемыми только корыстью»
[140].
