Когда они пересекли границу Испании, Бласко осознал, что Жюли станет для него самой большой из проблем, с какими ему приходилось сталкиваться. Жюли никогда не освоится в Испании, она всегда будет чувствовать себя чужестранкой. Парижанке куда легче было бы жить в семье Каррамадино, чем простой девушке из Беарна.
Им овладело глубокое уныние. Он понимал, что, каким бы храбрым и благородным поступком ни был проход по залитым кровью парижским улицам со спрятанной в мешке девушкой-гугеноткой, теперь ему потребуется куда больше мужества, опыта и терпения.
Бласко и Жюли не были влюблены друг в друга. Их соединил случай, связал их до конца дней. После приезда в Севилью у него состоялся серьезный разговор с Жюли.
Никогда еще город, который Бласко считал родным хоть и провел детство в доме, находящемся в нескольких милях к югу от Севильи, не казался ему таким прекрасным.
Проезжая по узким мавританским улицам, мимо домов, напоминавших ему, что Испания стала свободной после стольких лет рабства, мимо перечных и апельсиновых деревьев, Бласко ощущал прилив бодрости. Радость от возвращения домой словно вновь превратила его из взрослого мужчины в легкомысленного мальчишку, для которого жизнь была полна удовольствий.
Но рядом находилась Жюли, и для нее не существовало красот Севильи. Она не ощущала прелести яркого солнца и аромата апельсинов, так как ее чувства были закрыты для радостей.
– Очень скоро ты войдешь в дом моего отца, Жюли, – сказал ей Бласко. – Мои родители не должны знать, что ты не нашей веры. Ты сможешь сохранить это втайне от них?
– Это мой крест, – ответила она, – и я должна его нести.
– Не забывай того, что мы видели в Париже.
Жюли содрогнулась.
– Думаешь, я когда-нибудь смогу это забыть?
– Такое может произойти и здесь, и где угодно. Настоящего мира нет нигде. Ты можешь представить себе что-нибудь более ужасное, чем парижская бойня?
– Нет. Мне кажется, что те несколько дней и ночей мы провели в аду.
– Но этот ад скоро кончился, а мучения могут быть долгими. Ты, очевидно, считаешь, что здесь царят мир и покой. Но не заблуждайся. В этой стране, как и везде, творятся страшные дела. Умоляю, Жюли, не говори никому, что ты не католичка.
– Мой отец не хотел, чтобы я сопровождала его и Пьера в Париж, – ответила Жюли. – Но я была глупа. Мне хотелось увидеть новые незнакомые места. Я жаждала веселья и получила его – на улицах, где убивали моих единоверцев.
– Прошу тебя, не думай об этом. С этой частью нашей жизни покончено.
– Нет. Нам предстоит жить с этим до последнего вздоха. Иначе мы бы сейчас не были здесь.
– Пожалуйста, Жюли, забудем об ужасах. Давай жить в мире.
Они направились на юг, к дому Каррамадино. Отец и мать тепло приветствовали сына. Бласко произнес слова, которые повторял про себя много дней:
– Отец, матушка, я привез не только самого себя, но и свою жену.
Родители были ошеломлены, но так рады встрече с сыном, что тепло приняли Жюли. Разумеется, казалось странным, что отпрыск благородного семейства женился без родительского согласия, но странные вещи творились теперь повсюду, и так или иначе дело было сделано. Бласко вернулся домой с женой, а сеньор и сеньора Каррамадино уже давно говорили, что снова будут счастливы, только когда Бласко женится и наполнит дом детьми.
Бласко спросил об Исабелье, но его глаза искали Бьянку.
Ему рассказали о происшедшем, и это повергло Бласко в ужас и глубокую печаль, так как он знал, что тоска по Бьянке будет преследовать его до конца дней.
Теперь Бласко радовался, что на нем лежит ответственность за Жюли. Он посвятит ей свою жизнь. Он должен забыть Бьянку, памятуя об укоре в глазах умирающего Пьера.
Оставив позади Херес, Бласко приближался к виноградникам семьи де Арис. Они были так же великолепны, как и при жизни сеньора де Ариса.
Глазам Бласко предстал новый дом, воздвигнутый на руинах старого. Он въехал во двор, где подбежавший конюх увел его лошадь. Бласко направился в приемный зал.
Мать Исабельи видела прибытие Бласко и вышла ему навстречу. Члены семьи Каррамадино всегда были здесь желанными гостями. Донья Марина хорошо помнила, как они поддержали ее, когда она лишилась всего и хотела только умереть.
– Пойдем ко мне в комнату, Бласко, – предложила донья Марина. – Выпьем по бокалу вина, и ты расскажешь мне новости о твоей семье.
– Новостей не так уж много. Я приехал главным образом повидаться с вами.
– Милый Бласко, что бы я делала все эти долгие годы без тебя и твоей семьи! А как поживает маленький Луис?
– Хорошо, хвала всем святым. Я хотел взять его с собой, но его мать считает, что ему не следует слишком много развлекаться.
Донья Марина хлопнула в ладоши, и в комнате бесшумно появилась служанка. При виде хорошенькой девушки глаза у Бласко блеснули. Покачивание женских бедер напомнило ему Бьянку. Что за нелепая мысль! Бьянка теперь – женщина средних лет. Что с ней стало? Неужели он умрет, так и не узнав этого?
– Луис очень хотел поехать, – продолжал Бласко. Донья Марина весело рассмеялась. Как же старики любят малышей, подумал Бласко, и как малышам, должно быть, досаждает их любовь! Все мысли его матери были сосредоточены на маленьком Луисе. Она не могла вынести, если мальчик хоть недолго находился вне поля ее зрения. Ведь Луис был тем внуком, о котором она так мечтала. Бласко сожалел, что другие внуки вряд ли у нее появятся. Он хорошо помнил момент зачатия мальчика: вялую, бесстрастную Жюли и себя, выпившего немного больше хереса, чем обычно. Бласко не сомневался, что ребенок был зачат именно тогда, так как между ним и женой редко случалась близость. Это было желанием Жюли, а теперь стало и его желанием.
– Оставь меня в покое, – говорила ему Жюли. – Я должна нести мой крест.
Вся жизнь Жюли состояла из крестов – едва она переставала нести один из них, судьба тут же взваливала на ее плечи другой. Бласко часто подмывало сказать, что кресты, очевидно, доставляют ей немалое удовольствие, но ему не хотелось затевать ссору.
Бласко продолжал говорить о Луисе:
– Бабушка не отпускает его от себя.
– Сколько ему лет? – Донья Марина отлично это знала, но ей нужно было занять чем-то время, пока служанка разливает вино.
– Пять. Видели бы вы, как мальчик сидит на лошади! Когда он скачет среди виноградников, крестьяне приветствуют юного дона Луиса.
Служанка вышла, оставив их вдвоем. Донья Марина облокотилась на стол и посмотрела на Бласко.
– Каждый раз, когда ты приезжаешь, – медленно проговорила она, – я вижу, что ты все помнишь. Читаю это в твоих глазах. Я знаю, что ты любил Исабелью. Я и раньше это знала. Ты был бы ей хорошим мужем, если бы ее не похитили.
