Но она прервала его:
– Мой старший сын – священник и так или иначе потерян для меня. Мой младший сын женился на еретичке. Но Луиса я не отдам – он мой. Я надеялась увидеть этот дом полным детей, надеялась увидеть сыновей счастливо женатыми на женщинах, которых их отец и я были бы рады приветствовать здесь. Все вышло по-другому. Но, по крайней мере, у меня останется Луис.
– Это решать не вам, матушка, – возразил Бласко.
– Вот как? Говорю тебе, что ребенок останется у меня. Если хочешь, возьми его с собой. Его вернут мне, когда твою жену арестуют – а ее арестуют, прежде чем она проедет несколько миль по дороге в Мадрид! У меня есть доказательства, не так ли? Все эти годы она оставалась на свободе только по моей воле. Так что Луис в любом случае будет мой.
На следующий день они отправились на север, в Мадрид.
Луис остался со своей бабушкой.
Наблюдая за торжествующим лицом матери, стоящей рядом с ребенком, Бласко спрашивал себя: неужели эта женщина когда-то была нежна к нему?
Вера притупила ее чувства, сделала безучастной к страданиям, которые она навлекала на других.
Иногда Бласко казалось, что, хотя его жена и мать постоянно хлопотали над Луисом, они не любили его по-настоящему, а рассматривали его душу как повод для вражды.
Бласко всю ночь спорил с Жюли. Что толку брать с собой ребенка? Им не удастся выбраться из Испании, если донья Тереса донесет на них.
Доминго ждал их в Мадриде, и они без промедления отправились в путь.
Путешественники остановились передохнуть в таверне неподалеку от Байонны. Жена хозяина заинтересовалась ими. Странная компания, думала она: необычайно молчаливая женщина, иезуит в сутане и красивый мужчина, которого она с радостью бы приняла, если бы он был один. Женщина подала им пищу и вино и пообещала приготовить постели на ночь.
– Далеко едете, господа? – осведомилась она.
– Да, нам предстоит долгий путь, – ответил Бласко.
– И давно вы в последний раз были во Франции?
– Я был здесь много лет назад.
– Тогда, мсье, вы увидите, что у нас многое изменилось.
– За такое время всегда меняется многое.
Женщина пожала плечами:
– Священнику нечего делать в Беарне.
– Очевидно, – согласился Бласко.
Женщина покачала головой:
– Во Франции сейчас ужасные дни, мсье. Никогда не знаешь, что может произойти завтра.
– Ужасные дни, – повторила Жюли.
Женщина резко взглянула на нее – она узнала местное произношение и заговорила с Жюли, которая сказала ей, что не была в Беарне четырнадцать лет.
– Четырнадцать лет! Должно быть, это было еще до кровавой свадьбы. Во Франции никогда такого не случалось. Этого никогда не забудут!
– Я была тогда в Париже, – сказала Жюли.
– Боже мой! Но Париж – это еще не все. Чего мы только не пережили! Бойня происходила по всей Франции: в Дижоне, Руане, Сомюре, Анжере, Блуа. В каждом городе громоздились горы трупов. Но мы здесь, в Байонне, мадам, не хотели этого делать. Мы заявили, что не станем предавать мечу гугенотов, пока не получим приказ короля. Мы бы никогда так не поступили, если бы иезуитский священник вроде вас, мсье, не поведал нам, что это приказ святого Михаила. Нам пришлось повиноваться святому Михаилу, но мы делали это неохотно. Вы слышали, господа, о воронах, которые несколько часов с карканьем летали вокруг Лувра, заглядывая в окна? Говорят, это были души убитых.
Жюли вздрогнула.
– Пожалуйста, не вспоминайте об этом, – попросила она.
– А если такое случится снова? – продолжала женщина. – Во Франции неспокойно. В Беарне и Ла-Рошели преследуют католиков, хотя в Париже они царствуют. Вся нация разделилась надвое.
– Очень печально, – промолвил Бласко. – Но не могли бы мы поесть? Мы проголодались после путешествия.
Женщина вышла, и Бласко заговорил снова:
– Сколько еще это будет продолжаться? Неужели люди вечно будут враждовать между собой из-за того, что хотят по-разному молиться Богу?
Доминго печально посмотрел на него:
– Ты многого не понимаешь, Бласко. Существует только одна истина, одна дорога в Царствие Небесное.
– Он прав, – кивнула Жюли. – Но эта дорога – не его.
Они разошлись по комнатам, так как очень устали, но Бласко был не в состоянии отдыхать. Ему мерещился Пьер, напоминающий о его обещании заботиться о Жюли, которую он собирался оставить в стране, почти такой же опасной, как Испания.
Бласко спустился вниз и отыскал жену хозяина.
Она была не прочь поболтать и выглядела довольно привлекательно при тусклом освещении, с красным цветком и черными кружевами в волосах.
– Мсье путешествует в странной компании, – кокетливо промолвила хозяйка. – Священник и женщина!
– Компания и в самом деле странная, – согласился Бласко.
– Мадам – француженка, и притом из этих краев. Я сразу поняла, что она с юга и к тому же гугенотка.
– Это настолько очевидно?
– Для нас, которые видели многих гугенотов, да. Она приехала домой из-за границы, не так ли, мсье? Лучше бы ей оставаться там. Франция сейчас не место для гугенотов.
– Почему вы так говорите?
Женщина подошла и села за стол. Ей явно хотелось побеседовать о других вещах, например, о ее прелестях, существование которых Бласко был готов признать, во всяком случае, при свечах. Четырнадцать лет назад он бы вел себя по-другому и с радостью пошел бы ей навстречу.
Но теперь он был обременен тяжкой ответственностью. Бласко не переставал думать о Пьере, которого напоминали ему встреченные по пути серьезные молодые французы.
– Во Франции нечего ожидать, кроме очередной гражданской войны, – сказала женщина. – Если не большой, так малой. А король Наваррский словно забыл, сколько его друзей перебили в ту страшную ночь. Он вернулся в свое королевство и привез с собой жену – королеву Марго. Они устанавливают новые моды – королева оскорбляет гугенотов своими прическами, нарядами и любовниками. Она то и дело меняет их, хотя, как говорят, все еще тоскует по мсье де Гизу. Он теперь возглавляет Католическую лигу. Мы знаем, чем это грозит, – новой Варфоломеевской ночью. Но к чему нам говорить о таких мрачных вещах? Не хочет ли мсье выпить со мной стаканчик вина?
Бласко выпил предложенное вино, наговорил хозяйке кучу комплиментов, не переставая при этом напряженно думать. Жюли нельзя оставлять во Франции. Она должна поехать с ним в Англию.
Когда они прибыли в Париж, у Бласко пробудились страшные воспоминания. Жюли держала голову высоко, на ее щеках горел румянец. Оба старались не смотреть на улицы, где в прошлом видели жуткие зрелища.
