Оруэлл и Черчилль поняли, что ключевой вопрос их столетия состоит не в том, кто контролирует средства производства, как считал Маркс, и не в том, как функционирует психика человека, чему учил Фрейд, а в том, как сохранить свободу личности в эпоху, когда государство со всей мощью вторгается в частную жизнь. Историк Саймон Шама назвал их архитекторами своего времени
[10] и «самыми невероятными союзниками»
[11]. У них имелась общая цель – не допустить дальнейшего подъема убийственной государственной машины, начавшегося в 1920–1930-х и достигшего пика в 1940-е гг.
* * *
Как-то раз в 1950-е гг. в кабинет старика-Черчилля заглянул один из его внуков и спросил, правда ли, что он величайший человек в мире. Черчилль ответил в своем стиле: «Да, а теперь убирайся»
[12].
В наше время теория о том, что историю творят «великие люди», практически дискредитирована. Однако порой от одиночек зависит очень многое. Черчилль и Оруэлл оказали огромное влияние на то, как мы сегодня живем и мыслим. Конечно, не они создали процветающий либеральный послевоенный Запад с его устойчивым экономическим подъемом и последовательным распространением равных прав – на женщин, чернокожих, гомосексуалов и социально притесняемые меньшинства, но их усилия помогли создать политические, физические и интеллектуальные условия, в которых такой мир стал возможен.
Я давно восхищался ими, каждым в отдельности, но в одно неразрывное целое они превратились для меня, когда после освещения хода войны в Ираке я погрузился в изучение гражданской войны 1936–1939 гг. в Испании. Тогда я осознал, что и Оруэлл, и Черчилль были в свое время военными корреспондентами, как и я в тот момент. Оруэлл освещал гражданскую войну в Испании и участвовал в ней, Черчилль выступал в той же двойной роли в Англо-бурской войне 1899–1902 гг.
[13]
* * *
Кем были эти люди, какими аргументами пользовались, чтобы отстоять место отдельного человека в современной жизни, и как пришли к своим взглядам?
Эта книга сосредоточивается на главном отрезке их жизней – на десятилетиях 1930–1940-х. Самый плодотворный период обоих приходится на один и тот же определяющий исторический промежуток – с прихода нацистов к власти в Германии и до первых лет после Второй мировой войны. В это время, когда многие их современники утратили веру в демократию, сочтя ее бессильной, ни тот ни другой ни на миг не усомнились в ценности личности для мира и следующих из этой ценности прав – права расходиться во взглядах с большинством и даже упорствовать в своем заблуждении, права сомневаться в правоте большинства, права (и необходимости) допускать, что власть может ошибаться, в особенности если облеченные ею уверены в своей непогрешимости. Оруэлл однажды написал: «Если свобода вообще что-нибудь значит, она означает право говорить людям то, чего они не хотят слышать»
[14]. Для него это прежде всего были факты, которые люди не хотели признавать. Это особое право он отстаивал всю жизнь.
Черчилль помог обрести свободу, которой мы располагаем. А то, что писал Оруэлл, влияет на наши представления о ней. Поэтому жизнь и труды этих двух людей заслуживают понимания. В свою очередь, мы лучше поймем мир, в котором живем, и, возможно, будем решать его проблемы так же успешно, как они решали проблемы своего мира.
Давайте познакомимся с ними в молодости, в момент, когда они только вступали в жизнь.
Глава 2
Черчилль: Искатель приключений
В обычный для декабря на юге Англии промозглый день 1884 г. Уинстон Черчилль, десятилетний рыжеволосый новичок в школе мисс Томсон в Брайтоне, развлекался на уроке по искусству, дергая одноклассника за ухо. Наконец жертва перешла в контратаку, ткнув своего мучителя в грудь перочинным ножом.
Черчилль спокойно признавал, что был «проблемным ребенком»
[15]. Тем не менее он умолчал об этом случае в своих автобиографических сочинениях, возможно, потому, что даже собственная мать позже во всем обвинила его. «Я не сомневаюсь, что Уинстон отчаянно задирал мальчика – и пусть это станет для него уроком»
[16], – написала Дженни Черчилль отцу Уинстона в Индию. В конце концов, рассудила она, лезвие вошло в тело всего на полсантиметра – достаточно глубоко, чтобы остался след, но недостаточно, чтобы серьезно ранить. Через месяц, когда новости дошли до Индии, его беспутный отец лорд Рэндольф Черчилль беззаботно ответил: «Надеюсь, больше поножовщины не будет».
Родителей, обращающихся с сыном так, как Черчилли, в наше время могли бы обвинить в преступном небрежении. Его отец, восходящее светило Консервативной партии, оказывается, почти не разговаривал с отпрыском. Несколько десятилетий спустя Черчилль сумел вспомнить всего «три или четыре задушевные беседы с ним»
[17]. Учившийся в школе в Брайтоне, прибрежном городе почти в 100 км от Лондона, юный Черчилль был обескуражен, узнав, что отец приезжал выступить с речью, но не остался повидаться с ним. «Вы ни разу не навестили меня в воскресенье, когда были в Брайтоне»
[18], – упрекнул он отца в письме. Позднее, уже в школе Хэрроу, Черчилль развернул настоящую кампанию, чтобы залучить отца на вручение специального приза. «Вы никогда не приезжали увидеться со мной»
[19], – пенял он, меланхолически добавляя, что до школы всего 30 минут на поезде от Лондона: «Если выехать в 11:07 с Бейкер-стрит, вы будете в Хэрроу в 11:37». Написал и матери: «Постарайтесь все-таки убедить папу приехать. Он ни разу не был». Лорд Рэндольф не приехал.
Матери Черчилля хватало собственных дел. Дженни Джером Черчилль, «красивая, пустая, увешанная бриллиантами женщина-пантера», по определению одного из биографов Черчилля, блистала в поздневикторианском обществе. По скромной оценке, у нее было 19 любовников
[20]. Высказывались мнения, что она переспала, в общей сложности, с двумя сотнями мужчин, но добросовестные биографы считают это преувеличением. «Подозрительно круглое число»
[21], – пишет один из лучших, британский политик Рой Дженкинс.
