* * *
Эрнест Хемингуэй, также находившийся в Испании в это время, составлял выразительный контраст с Оруэллом. Он был настолько же политически наивен, насколько Оруэлл наблюдателен, отчасти потому, что усвоенная Хемингуэем поза мачо противоречила точному восприятию. Герой его романа о гражданской войне в Испании «По ком звонит колокол» размышляет о себе, как, по его собственному мнению, закаленный и умудренный жизнью человек: «Он теперь тоже постиг это. Если что-либо справедливо по существу, ложь не должна иметь значения… На войне всегда много лжи… Сначала он не трудился лгать. Он это ненавидел. Затем, позднее, ему это понравилось. Это означало, что ты относишься к посвященным»
[333].
В той же главе «Карков» русский журналист, которого Хемингуэй рисует чрезвычайно интеллигентным человеком, подводит итог деятельности ПОУМ. Это было «…совершенно несерьезно, – сообщает он герою. – Бредовая затея всяких психов и сумасбродов, в сущности, просто ребячество. Было там несколько честных людей, которых сбили с толку. Была одна неглупая голова и немного фашистских денег. Очень мало, бедный ПОУМ. Дураки все-таки… Они так никого и не убили. Ни на фронте, ни в тылу. Разве только несколько человек в Барселоне»
[334]. Хемингуэй обеспечивает русскому алиби в отношении казни Нина, лидера ПОУМ: «Мы взяли его, но он бежал от нас». Через восемь лет друг Оруэлла Малкольм Маггеридж встретится с Хемингуэем в освобожденном Париже, и тот не произведет на него впечатления: «Пьяница, погруженный в вымыслы вместо реальности»
[335].
* * *
Оруэллы покинули страну 23 июня, считая, что им повезло выбраться живыми, поскольку многим их друзьям это не удалось. Оруэлл не знал, что через несколько недель, 13 июля, в Барселоне их с женой обвинили в шпионаже и государственной измене. Обвинительный акт начинался словами: «Их переписка свидетельствует, что они убежденные троцкисты»
[336]. Далее говорится, что Оруэлл «принимал участие в майских событиях» – в уличных боях в Барселоне.
Оказавшись дома, он начал писать «Памяти Каталонии» – свою первую великую книгу. Как во всех лучших военных мемуарах, он всемерно избегает драматизации. Книга подтверждает факт, что все войны, в сущности, одинаковы: они состоят из долгих периодов отупляющей скуки, чередующихся с моментами страха и потрясения. В окопах более серьезными противниками, чем фашисты, оказались холод и голод, против которых винтовки республиканцев были бессильны.
Книга начинается как повествование о человеке, который идет на войну, но к последней трети текста, когда Оруэлл попадает под удар сталинистов по левым в Барселоне, книга превращается в мрачный политический триллер. Оруэлл вновь и вновь подчеркивает два момента. Во-первых, что другие левые не должны доверять коммунизму, в котором доминируют Советы. Во-вторых, что левые точно так же готовы принимать ложь, что и правые.
Оруэлл знал, что ни одна из этих тем не завоюет ему друзей среди британских левых. Порывая с традиционным просталинским левым движением, Оруэлл совершил шаг, аналогичный дистанцированию Черчилля от профашистских элементов британской аристократии. Оруэлл знал, что многие из его друзей в среде британских социалистов верят, будто ложь не только допустима, но и обязательна, если она служит делу Советов
[337].
Книга заканчивается красиво и неожиданно: Оруэлл любуется райскими пейзажами Южной Англии по возвращении домой, а затем предупреждает обитателей этой прекрасной зеленой земли
[338]:
За окном вагона мелькала Англия, которую я знал с детства: заросшие дикими цветами откосы железнодорожного полотна, заливные луга, на которых задумчиво пощипывают траву большие холеные лошади, неторопливые ручьи, окаймленные ивняком, зеленые груди вязов, кусты живокости в палисадниках коттеджей; а потом густые мирные джунгли лондонских окраин, баржи на грязной реке, плакаты, извещающие о крикетных матчах и королевской свадьбе, люди в котелках, голуби на Трафальгарской площади, красные автобусы, голубые полицейские. Англия спит глубоким, безмятежным сном. Иногда на меня находит страх – я боюсь, что пробуждение наступит внезапно, от взрыва бомб.
Этот прекрасный прозаический фрагмент заслуживает того, чтобы прочитать его вслух. Он полон точных наблюдений, пронизан любовью к Англии, но, главное, является до жути пророческим. Эти строки были написаны в середине 1937 г., когда правители Британии пытались умиротворить агрессора, а значительная часть населения поддерживала фашизм. Оруэлл придерживался совершенно иной позиции. В книжном обзоре, опубликованном в феврале 1938 г., он писал: «Если кто-то сбрасывает бомбу на вашу мать, идите и сбросьте две бомбы на его мать»
[339].
Вернувшись домой, Оруэлл стал писателем, которого мы знаем сегодня по «Скотному двору» и «1984». Бирма сделала его антиимпериалистом, но именно время, проведенное в Испании, сформировало его политические взгляды, а вместе с ними решимость критиковать правых и левых с одинаковым жаром. До Испании он был весьма традиционным левым, утверждавшим, что фашизм и капитализм, в сущности, одно
[340]. До этого момента Оруэлл продолжал цепляться за некоторые взгляды левых 1930-х гг.
Он покинет Испанию, полный решимости бороться против злоупотреблений властью на обоих полюсах политического спектра. После Испании, как заметил литературный критик Хью Кеннер, он станет «левым, находящимся в конфронтации с официальными левыми»
[341]. «К несчастью, очень мало людей в Англии на данный момент осознали, что коммунизм теперь является антиреволюционной силой», – писал Оруэлл в сентябре 1937 г.
[342]
