Он основывался на твердом убеждении, что главной темой Оруэлла был крах идей левой интеллигенции. Однако Подгорец приписывает объекту своего исследования собственные взгляды. Возможно, критика левых с новообретенных правых позиций была путеводной звездой Подгореца, но не Оруэлла. Тема, мощно звучащая во всем, что написал Оруэлл, от раннего романа «Дни в Бирме» до конца 1930-х гг. и дальше, через выдающиеся эссе, вплоть до «Скотного двора» и «1984», – это злоупотребление властью в современном мире, как левыми, так и правыми. В одних случаях раскрытие этой темы принимает форму исследования отношений господина и слуги в колониальной Бирме, в других – официантов и посудомоек в Париже времен Великой депрессии, но чаще всего, в его эссе и книгах после 1937 г., это отношения государства и индивидуума. Поэтому, например, польское профсоюзное движение в 1980-х гг. воспользовалось образом Оруэлла, выпустив почтовые марки с его изображением для своей негосударственной почтовой службы
[1097]. (Вызывает удивление, что Подгорец закрыл глаза на оппозицию Оруэлла по вопросу создания Израиля. Сионист Тоско Файвел, друг Оруэлла, вспоминал, что для Оруэлла «евреи были белыми колонистами, как британцы в Индии или в Бирме, а арабы аналогом коренных бирманцев… Он был против еврейского национализма – против любого национализма»
[1098]. Файвел, в свою очередь, не обращает внимания на очевидное противоречие: в своем творчестве Оруэлл был убежденным поборником английской сельской жизни, что доводило его до регионализма, если не национализма.)
Самым устойчивым элементом, на котором строится приятие Оруэлла консерваторами, является то, что современным левым никогда не было вполне комфортно с послевоенным Оруэллом. Это достойно сожаления. Те, кто верит в свободу слова, но в то же время скептически относится к нерегулируемому капитализму, должны отвести для него место в своих сердцах и умах и не позволять консерваторам заявлять на него единоличные права. Если группировка или некое крыло политических писателей цитирует какого-то автора, это еще не значит, что он с ним согласен. Интересующемуся политическими взглядами Оруэлла следовало бы помнить, что в ноябре 1945 г. он написал: «Я принадлежу к левым и должен работать в их рядах, несмотря на всю свою ненависть к русскому тоталитаризму»
[1099]. Он был не из тех, кто, как он заметил по поводу другого писателя, позволил бы себе «пуститься в извращенный торизм из-за безумств прогрессивной, на данный момент, партии»
[1100].
К слову, в конце 1960-х гг. Оруэлла, вероятно, шокировал бы некоторый нарциссизм хиппи и многие аспекты движения новых левых, насколько можно судить по его произведениям. «Гедонистические общества долго не живут», – написал он однажды
[1101]. Вероятно, он критиковал бы 1960-е гг. не как консерватор, а с позиций своего аграрного сельского социализма. Он вполне мог бы одобрить некоторые другие аспекты 1960-х и 1970-х гг., скажем, движение «назад к земле» и другие формы неприятия корпоративного сельского хозяйства и поддержки производства органических продуктов питания мелкими фермерами. Он ведь сам отчасти практиковал возвращение к земле, пытаясь рыбачить и выращивать урожай в Шотландии, несмотря на слабое здоровье. С учетом его любви к природе и подозрительного отношения к крупным корпорациям, он, вероятно, озаботился бы проблемой глобального потепления.
* * *
Второй мощный импульс популярность Оруэлла получила через 34 года после его смерти, когда действительно наступил 1984 год. «1984» снова стал бестселлером: каждый день продавалось 50 тысяч экземпляров романа
[1102]. Стив Джобс и Apple способствовали дальнейшему восхождению Оруэлла, показав в том же году во время трансляции матча за Суперкубок по американскому футболу резонансный рекламный ролик. Реклама компьютера Macintosh
[1103] использовала образы из «1984»: фигура в духе Старшего Брата на огромном сером экране, разбиваемом молотом, который бросает молодая женщина в развевающихся одеждах. Показанный лишь один раз, ролик стал одним из самых знаменитых в истории рекламы.
Если бы Оруэллу удалось заставить свою разрушенную дыхательную систему дотянуть до 1984 г., когда ему исполнился бы 81 год, он, вероятно, продолжил бы свое путешествие в чуть самодовольный английский нонконформизм в форме замкнутой «жизни на земле», которую он пытался вести на острове Джура. Стивен Спендер, на сей раз в порядке исключения, понявший Оруэлла правильно, заметил: «Что он ценил, так это старое представление об Англии, опирающееся на английскую провинцию, где быть консерватором означает быть против происходящих изменений, особенно направленных в сторону неравенства. Он выступал против всего бездушного промышленного среднего класса, возвысившегося в XIX веке»
[1104].
