— Ну как? — спросила Изотова. — Здесь будет жить наш Робинзон?
— Только если не будет ветра, — ответил Губатый. — Надо поставить «Тайну» вдоль скалы, где поглубже. Там и место тихое, и подхватить его в случае чего можно сразу.
— Классное местечко!
— Да уж… — протянул Пименов. — Местечко действительно неплохое. Пошли, посмотрим, что там слева, ближе к оползню.
— Хочешь поискать валун? — Изотова смешно сощурилась, задвигала бровями, из-за чего очки на носу заерзали вверх и вниз. — Возле которого похоронили Чердынцева?
— Что-то сомнительно мне, — признался Пименов, — что мы валун найдем. Смотри, сколько земли съехало в море! Но ошибки быть не может, могила там. Это она — бухта, где утонула «Нота», если ваши бумажки не врут.
— А если наши бумажки не врут, что мы делаем дальше?
Они брели по берегу, направляясь к оползню по самой кромке прозрачной, как стекло, воды.
— Дальше? Дальше я начну обследовать акваторию, — отозвался Губатый. — И учить вас нырять понемногу. Потому что один я не справлюсь до скончания века. И еще — мы должны детально поработать с картой, с рисунком этого матроса, со свидетельскими показаниями. Привязаться к месту. Тут очень сложное дно, и любая подробность, уточняющая точку крушения, будет нам в помощь.
— А что, если бумажки врут? — спросила она, останавливаясь.
— Тогда, — Пименов пожал плечами, — тогда я угроблю сезон, перезимую, а следующим летом снова буду возить отдыхающих рыбачить…
— И никогда сюда не вернешься?
Пименов улыбнулся и покачал головой.
— Под Балаклавой искали «Принца» — военный английский пароход с грузом золота, затонувший еще в середине Х1Х века. Искали не один год, и не один раз организовывали экспедиции. Контору целую — ЭПРОН — чекисты создали под эту лавочку. Все хотелось новым хозяевам старое золотишко найти. Подняли со дна моря разной всячины — на миллионы золотых рублей. У нас в Цемесской со дна потопшие корабли поднимали. И на Черном, и на Балтийском, и на Северном — везде шарили. Даже карты составляли — где и что лежит, да на каких глубинах. Я к тому рассказываю, Лена, что историй слышал массу, от серьезных людей слышал — не было на памяти тех, с кем я говорил, таких находок. Так что как начали нырять в двадцатые под Севастополем, так и сейчас ныряют — сокровище ищут. Так оно было, я в том уверен и документов со свидетельскими показаниями в руках передержал — массу. Не глупее нас люди были, а экипированы гораздо лучше… Но «Принца» не отыскали и золота не обнаружили.
— Это ты мне пуговицу ко лбу пришиваешь? Чтобы я губу не раскатывала?
— А понимай, как знаешь… — отмахнулся Леха. — Изотова, скажу тебе честно, приедь ко мне Ельцов в одиночку — был бы напоен водкой до усирачки и выгнан нах… Вместе с идеей. Это занятие для тех, у кого другого дела нет.
— Значит, ты поехал из-за меня? — переспросила Изотова. — Лестно! Я горжусь тобой! И деньги тут ни при чем?
— Да не будет там денег, — буркнул Губатый мрачно. — И не из-за тебя я поехал.
— Неужели из-за Ельцова? — хохотнула она. — Пима, ты меня пугаешь!
— Не будь дурой, — огрызнулся беззлобно Пименов. — Все проще. Лотерейный билет, как ты говоришь… Я его купил. Шанс, о котором потом будешь жалеть всю жизнь. Его надо брать, этот шанс, потому что такое предлагают только несколько раз в жизни.
Они подошли к самому оползню: рыжая глина, пластинки слюды, сланец, ствол дерева… Сосны или, скорее, как определил Губатый, пихты со светлой, золотисто-коричневой корой, торчащий из завала. Еще валуны, осколки скал, ветки…
— Чаще всего, — сказала Изотова совершенно серьезно, — такой шанс дают только один раз. Или вообще не дают никогда. Я это знаю точно, на собственном опыте. Говно жрать — это сколько угодно — налетайте, дорогие, кушайте — хоть каждый день! А вот так, чтобы круто все переменить! Чтобы сразу на 180 — из грязи да в дамки — не доводилось. У меня это первый случай. У Кузи — тоже. Так что — будь что будет, но попробовать надо! Тут я тебя понимаю.
— Я сам себя не понимаю, — буркнул Пименов, рассматривая завал.
Если описанный матросом валун и был здесь, то убедиться в его наличии можно было при помощи пары экскаваторов и бульдозера. Такой техники в распоряжении Пименова не было. Значит, могиле отважного исследователя предстояло остаться погребенной под толщей камня и земли.
Оползень сошел давно — точно Губатый определить бы не смог, но то, что случилось это лет тридцать назад, а то и больше — можно было поручиться. Нижние слои слежались до полного окаменения, скальные обломки море заполировало до потери угловатости, а вот сверху грунт был сравнительно свежим, и дерево еще хранило золотистые оттенки жизни, не превратившись в солено-белый, грязный плавник.
Склон жил своей жизнью — проседал, обрушивался, рыдал камнепадами и ночевать здесь, особенно в этой части прибрежной полосы, было безрассудством.
— Ну и? — спросила Изотова. — Чего стоим? Чего ждем?
— У моря погоды. Стоянку сделаем на берегу, но с той стороны, — он махнул рукой в направлении, откуда они только что пришли. — Так даже удобнее. «Тайну» поставим в проходе, кормой к берегу, на случай, ежели задует по-настоящему. Для твоего супружника и для тебя поставим палатку. Я останусь на судне.
— У меня нет морской болезни.
— Я заметил.
— Я не хочу спать в палатке. Терпеть не могу!
— Ну, мое дело предложить, — сказал Пименов, пожимая плечами. — Сами разберетесь. Что-то мне сомнительно, что Олег оставит тебя на борту, еще и со мной наедине. Он, кстати, знает о том, что мы с тобой спали?
Они пошли обратно, и Губатый считал про себя шаги — по десятку. Это было просто — держать ритм.
— Знает, — ответила Изотова. — Конечно. Он и тогда знал. Все порывался тебе в морду дать, да все не складывалось. То возможности не было, то настроения… То ты под руку не попадался. Ну, знаешь, как бывает?
Она приостановилась и, приставив ко лбу ладошку «козырьком», оглядела горизонт: со стороны Туапсе к Новороссийску шел контейнеровоз. Его силуэт был прорисован на фоне синего неба четко, как в старой игре «Морской бой» — когда-то в Клубе Моряков стоял такой автомат. За пятнадцать копеек можно было потопить десяток кораблей.
— Тогда он меня ревновал… — продолжила Ленка.
— А сейчас не ревнует?
— Как сказать… Ревнует, наверное. Только я об этом не знаю.
— Не говорит?
— Не-а. Не говорит. А говорил бы — я бы все равно не знала.
— Не понял?
— А что тут понимать? Да плевать мне на это. Ревнует не ревнует — его вопрос. Правды Ельцов все равно не говорит никогда. Не его стиль.
— Так даже? Между собой вы сами разберетесь. А вот наш договор?
Она рассмеялась.
