Он понял, что так испугало его. Его, видевшего за свою жизнь множество таких вот подводных покойников. Обитатели суши и не подозревают, сколько судов и суденышек покоится на дне морей и океанов, а те, кто знают море, могут рассказать многое о том, как стихия и предначертание собирают свою дань. Пименов спускался к затонувшим кораблям сотни раз, привычно, без эмоций и простого любопытства, просто водя к ним туристов, как экскурсовод, в тысячный раз проводящий экскурсию по опостылевшему краеведческому музею в районном центре, где и экспонатов, достойных внимания, нет и никогда не было.
Разница состояла в том, что этот корабль нашел именно он. Он обнаружил труп, мертвое тело, пролежавшее на дне моря, в пограничном
[20] слое почти сотню лет. И все эти годы никто не касался разбитых надстроек, искореженного корпуса, скрученных неведомой силой конструкций. Кости утонувших вместе с судном моряков бесследно растворились в морской воде, плоть утопленников давно растащили рыбы и крабы. Морская вода доедала металл кухонной утвари, валяющейся в камбузе, и с ожесточением грызла сталь бортов; паровые машины в машинном отделении превратились в причудливые скалы, покрытые морским мхом, в темных, заиленных коридорах мельтешили рыбы и неспешно проплывали медузы. Восемьдесят семь лет здесь, в 250 метрах от берега, в нескольких десятках миль от самого оживленного морского порта России, пролежали останки тех, кого все эти годы считали пропавшими без вести. Это не был экскурсионный объект. Это был мертвый корабль — пристанище неупокоенных душ. И именно поэтому от него пахло тленом.
И еще… Есть такая вещь — предчувствие. Пименов привык прислушиваться не только к голосу разума, но и к интуиции.
Корабль пах голодной смертью: кровожадная старуха, притаившаяся среди донных отложений, столько лет не пробовала свежатинки!
Пименова передернуло то ли от таких мыслей, то ли от переохлаждения. Он снял с пояса моток прочной, миллиметровой лески и привязал ее к заросшему лееру по левому борту затонувшего корабля. Потом защелкнул карабин на кольце всплывающего зонда и повернул винт, активируя баллон с углекислотой. Стальной шток продавил свинец, закрывающий горло баллона, газ с шипением вырвался наружу, оболочка буя начала раскрываться и уходить вверх, к поверхности.
Губатый взглянул на компьютер — воздуха на десять минут. Пора было подниматься наверх, к «резинке», где ждал их Ельцов, тем более, что внутри правого бедра начал образовываться желвак — зародыш будущей судороги. Пименов чувствовал, как затвердевает и наливается болью мышца. Он развернулся и, плавно работая ластами, поплыл вверх, к Изотовой.
Путь обратно показался ему бесконечным. Когда они прошли термоклин, стало легче, но обожженные холодом конечности начали отходить, и тысячи иголок кололи ступни, ладони и лицо. Сводило правую ногу. Он не видел лица Изотовой, но догадывался, что Ленке тоже несладко. Для работы внизу нужны толстые, «сухие» костюмы, шерстяное белье, перчатки. Работать — это не спуститься на пару минут. Сколько там весил сейф — 200 фунтов? Это если грубо — килограммов 90. В одиночку не поднять, тем более, что не на грунте он лежит, в каюте… Авантюра от начала до конца! Зря он на это согласился!
Они всплыли на поверхность в двадцати метрах от «надувнушки».
Первым делом Пименов огляделся. Раздувшийся при нормальном давлении до размеров баскетбольного мяча сигнальный буй плавал в полусотне метров, показывая красные бока поднявшемуся над каменной грядой солнцу. Потом посмотрел на Ленку, выплюнувшую загубник, — губы у нее были синие-синие. И дрожали. И глаза за стеклом маски смотрели испуганно. Правда, не настолько испуганно, как ожидалось, — сам Губатый еще пятнадцать минут назад был на грани паники, так взволновала его подводная находка.
— Ну, что? — спросил одноглазый Ельцов, помогая жене подняться в лодку.
Пименов молча сбросил с плеч скубу, расстегнул жилет-компенсатор и помог Ленке избавиться от баллонов.
— Можете хоть что-то сказать?! Или так и будем играть в молчанку? Что это за шар? Вы что-то нашли?
— Да… — ответил Губатый и сам удивился тому, как прозвучал его голос: тихий, со скрежетом, словно в горле была крышка от консервной банки. — Нашли.
Он закашлялся.
Лицо у Ельцова стало глупым. Раньше человека с таким выражением лица называли «впавшим в изумление». Он сел мимо банки, больно ударился спиной о румпель и совершенно некстати захихикал.
— Не может быть! — сказал он шепотом, потирая поясницу. — Не может быть!
И заорал:
— Не может быть!
— Да тише ты, — просипел Губатый. — Чего орешь? Ничего пока непонятно. Лежит внизу судно, дифферент на нос. Все, кроме кормы, — в провале. Ни названия, ничего не видно! Как ты? — обратился он к Изотовой.
— Бывало хуже, — выговорила Ленка с трудом. — Но редко… Что ж ты не сказал, что там так холодно? А, Пима? Как в Ладоге… Или на Белом… Тут, блин, тропики или где?
Губатый пожал плечами.
— Тут субтропики… Заводи, Олег. Надо перезаправить баллоны.
Ельцов, словно не слыша приказа, смотрел на Пименова круглым глазом, напоминая видом подмаргивающую сову.
«Нет, — подумал Губатый, — он не «впал в изумление». Впадать в изумление, наверное, надо с более подобающим изысканному словесному обороту выражением лица. О таких, как Кузя, мы в детстве говорили — его что, пыльным мешком по голове треснули?»
— Олег! Заводи мотор! — вторично попросил Пименов. — Времени у нас нет хлопать ушами. Поехали, фото покажешь, пока компрессор качает! Давай, давай.
— Не может быть! — опять сказал Ельцов. — Это же фантастика, Пима! Так же не бывает! Ты же сам говорил, что мы ищем иголку в стоге сена…
Изотова хмыкнула и тоже сняла жилет-компенсатор.
— Случается так, что на эту самую иголку с размаха садишься голой задницей. Ты погоди радоваться, может, еще и нечему! Давай к «Тайне», Олег! Не спи в оглоблях!
На борту судна Пименов первым делом завел генератор — мотор бодро застучал, запустил компрессор и поставил баллоны на зарядку.
— Фото покажи, — попросил он Ельцова.
Это были копии с фотографий, висевших в питерской квартире племянницы Викентия Павловича Чердынцева. Копии с фотографий «Ноты», сделанных во время стоянок и заходов в порты.
Ленка, содрав с себя костюм и мокрую футболку, мелькнула голыми загорелыми грудями, символическими трусиками и крепкими ягодицами и тут же шмыгнула в каюту, откуда появилась замотанная в огромное махровое полотенце с эмблемой Питерского «Зенита».
