В том же дворе, только несколько месяцев спустя, был расстрелян сам Данилыч и его непосредственный начальник, кузен Юрия Петровича, Анатолий Иванович Бирюков. Ордер на арест Анастасии Белой был тоже выписан, и лежать бы ей на том же самом дворе с простреленной головой, если бы не ее покровительница — Жанна.
Когда за ней, в ее съемную комнату, пришли коллеги в кожанках, Настя бредила и горела вторые сутки. Это был тиф. На лопнувших в нескольких местах губах запеклась черная кровь. Рядом с кроватью, уронив большие, как лопаты, руки между колен, сидел мужчина с бритой головой и невыразимо грустными, влажными глазами бархатно-черного цвета.
— Ты кто? — спросил бритого старший наряда, стараясь держаться подальше от постели.
— Сосед, — лаконично отозвался тот.
— Давно у нее?
— С позавчера.
Старший пристально посмотрел на соседа, одетого в простые черные штаны и тельник.
— Не боишься? Похоже — тифозная она…
Сосед покачал головой и, сняв со лба пламенной революционерки высохший от жара компресс, намочил его в миске, от которой шел острый уксусный запах, и вновь положил девушке на лоб.
— Тифозная, — согласился он. — Боязно. Да не бросишь… Девка одна, без родичей живет… Помрет ведь без помощи. Грех…
— Да она и так помрет, — заявил чекист, не удаляясь от дверей, прикуривая влажную от жары папиросу, — а грехи… — Он прищурился, словно оценивая, достоин ли бритый его внимания и совета. — Раньше б сказал — замолишь, а теперь скажу — наплюй. Ты моряк, сосед?
Бритый коротко кивнул.
— Балтиец?
— Черноморский флот.
— Поня-я-я-ятно, — протянул чекист, выпуская из узких губ тонкую струю дыма. — Ты теперь у нас как тот сапожник, что без сапог. Море есть, а флота нету!
— Похоже, что так, — отозвался сосед.
— Ну, ладно, морячок, — сказал старший наряда. — Я смотрю — нам тут делать нечего. Подохнет, так подохнет, значит, повезло — не расстреляли. А если очухается — пусть заскочит на работу, скажешь — ждут ее.
— А на работу — это куда?
— А на работу — это в ЧК. Знаешь, где находится?
— А кто вас не знает?
— Вот и здорово! Только смотри, передать не забудь!
— Передам, — согласился бритый.
Бритого звали Глеб Изотов, и был он минным мастером с миноносца «Лейтенант Шестаков», того самого, что выводил обреченные корабли на рейд Цемесской бухты 18 июня 1918 года. Он вы´ходил Настю Белую — будущую изотовскую прабабку, не дав умереть от брюшного тифа, женился на ней, прикрыл своей звучной фамилией и вывез из Ростова в Новороссийск.
Замужество и рождение двоих детей благотворно сказались на бывшей якобинке. Вполне возможно, что родись у Жанны д’Арк дети, она тоже предпочла бы судьбу мещанки общественной жизни, за которой, чаще всего, скрывается пронзительное одиночество.
От революционного прошлого у Насти остались крутой нрав, шрамы и увечья, а также привычка курить все, что горит, и пить спирт неразбавленным, да подаренный Львом Давыдовичем дамский пистолетик. Но о наличии последнего лучше было помалкивать.
Жили бедно. Спасало то, что Глеб Афанасьевич был трудолюбив и не чурался любой работы, а Анастасия Павловна, как оказалось, относительно сносно шила и готовила.
И однажды от бедности и безысходности, а еще от слухов, что на рейде работают водолазы из самого Севастополя и Петрограда, и ищут они затонувшие сокровища…
В общем, однажды изотовской прабабке в голову пришла идея.
Глеб Афанасьевич прореагировал на рассказ о допросе Бирюкова и на известие о жемчужном кладе спокойно. Чего зря суетиться? Придумают же бабы! Но потом вспомнил пакетбот, маячивший в прицелах на входе в бухту в те самые дни, расспросил еще раз в подробностях любимую жену и призадумался… А с началом теплого сезона начал исчезать из дому на несколько дней. Возвращаясь, на вопросы отвечал уклончиво, рисовал что-то вместе с соседом и другом Леонидом под навесом, в заросшем виноградной лозой дворе, и опять исчезал.
«Ноту» они нашли осенью 26-го, перед самым началом штормов. Нашли, как водится, случайно, но ни осмотреть толком, ни пробраться внутрь не смогли — помешала погода.
Потом, уже весной, выяснилось, что проникнуть в каюты они не смогут ни при каких обстоятельствах. Нужно было что-то придумать. В их распоряжении был ботик, вполне пригодный для водолазных работ, — Леонид, старый приятель Изотова, был пайщиком рыболовной артели (в экономике советской державы царил НЭП, и многое из того, что в тридцатые года оказалось невозможным, еще было разрешено). Сам Глеб Афанасьевич трудился в порту капитаном буксира и тоже был связан с морем — колокол для глубоководных погружений и водолазный костюм раздобыл он.
И решение было найдено.
Корпус, хранивший в себе жемчужный клад, предполагалось расколоть. Изотовский прадед был мастером-минером, а совсем неподалеку от Чуговпаса лежал на морском дне, посередине длинной отмели, минный катер с полным боезапасом, потопленный неизвестно кем еще в начале века. Поднять вполне пригодные к использованию мины с мелководья было делом нескольких дней. В июне 1927 года Глеб Афанасьевич с друзьями Леонидом и Виктором начал минировать корму «Ноты», располагая заряды так, чтобы расколоть судно на несколько частей и открыть доступ к внутренним помещениям пакетбота. 27 июня 1927 года прадед ушел из дома на рассвете и больше никто и никогда его не видел. Вместе с ним пропали и его друзья. Пропал и ботик, о котором долго спрашивали в рыболовной артели. Пропавших искали, но, естественно, не нашли. Прабабушка осталась одна — не вдова и уже не жена, с двумя детьми — 4 и 6 лет от роду.
В семьдесят третьем Анастасия Павловна рассказала эту историю своей внучке, а еще через три года старушки не стало. Она умерла в один миг — у себя в саду, сидя в кресле с папиросой, зажатой в желтых от никотина пальцах. После ее похорон в шкатулке был найден тот самый браунинг с надписью «от Троцкого», тоненькая пачечка писем, написанных красивым витиеватым почерком, которую сожгли не читая, и несколько старых фотографий. Ее и прадеда.
— Красивая была пара! — сказала Ленка Изотова, тряхнув своим рыжим карэ и стрельнув в Губатого миндалевидными темными глазами.
Губатый «прокрутил» картинку и произнес задумчиво:
— Скорее всего, какая-то из мин рванула на борту ботика, когда твой дед был внизу. Вот тебе и обрыв колокола, вот тебе и обрыв шлангов. Они не успели довести дело до конца. И до жемчуга они тоже не добрались. Если рванула мина (а она там была не одна), понятно, почему ничего не нашли.
И теперь, разглядывая прикрепленный к металлическому брусу заряд, Губатый оценил сложившееся положение как патовое.
Он не знал количества взрывных устройств, установленных Глебом Изотовым, и, естественно, не знал их месторасположения. Их могло быть пять, а могло и десять, и обнаружить их, спрятанных здесь почти восемьдесят лет назад, было практически невозможно. Мины могли «протухнуть» и стать пустыми оболочками, а могли остаться боеспособными и сработать от едва заметного колебания воды. Одного заряда, подобного тому, что Леха сейчас разглядывал, было достаточно, чтобы потопить подводную лодку или малый боевой корабль. Или превратить в мешки с костями и самого Губатого, и Ленку, и Ельцова.
