— Да, милочка, ездили, с моим покойным супругом. В двадцать девятом году, как я помню. Карта была точной, мы нашли бухту — туда можно было спуститься по такой крутой, козьей тропе, но мы не рискнули. Очень уж высоко. Попросили рыбаков, и нас привезли морем. Все на месте, как рассказывал Арсений Петрович. И черная скала на входе, и стена из валунов, но могилу мы так и не нашли. Столько лет прошло. Супруг беседовал с рыбаками, и они рассказали, что в тех местах бывают шторма, которые за неделю меняют весь берег — оползни, камнепады. Целые горы падают в море! Немудрено, что могила не отыскалась.
— София Николаевна, — Ленка называла соседку уважительно, без всяких фамильярных «тетя Софа» и прочих невоспитанностей. — А вы не сможете дать Олегу какие-нибудь документы во временное пользование? Снять копии для диссертации. Он обязательно напишет раздел об экспедиции вашего дядюшки!
— Конечно, милая, — пропела старушка своим девичьим голоском. — Почему не дам? Дам обязательно! А сейчас, милая девочка, поправьте мне, пожалуйста, подушки…
— Так что карта у нас есть, — продолжил за Изотовой Олег. — И бухта на ней отмечена.
— Ночь, — сказал Губатый. — Только что рвануло так, что этот самый матрос летел с юта, как буревестник. Ты когда-нибудь плавал в море ночью, Олег? Если есть полная луна, то берег еще кое-как видно. А если нет? Не видно ничего! И куда плыть — тоже не видно. Может быть, этот матрос выполз на берег в пяти милях от того места, где затонул пакетбот? А может быть, в двух шагах? А если корму отнесло, и она ушла на глубину, куда с аквалангом не сунешься? А если обломки растащило течениями и штормами? А если твой сейф зашвырнуло взрывом на кабельтов? Знаете, друзья, за сезон я зарабатываю немало «зелени», катая приезжих по морю и организуя им рыбалки. Погружения тоже приносят копеечку. Сейчас сезон. У меня нет ни времени, ни желания заниматься детскими играми. Я понял, что у вас, ну, просто стопроцентное дело…
Тут он улыбнулся довольно противно.
— Приезжайте осенью. В октябре, например. Поговорим.
— Осенью начнутся шторма, — возразила Ленка. — Ты что «грузишь», забыл, что мы тоже здесь выросли? Перестань, Пима! Такой шанс бывает раз в жизни!
— Ну, ну… — сказал Леха. — Что это вы мне за шанс предлагаете?
— Пять процентов! — быстро проговорил Ельцов.
— Щедро, нечего сказать. — Пименов встал, хрустнул суставами. — Так, давайте-ка, по быстрому, выметайтесь! У меня через час группа на экскурсию в Джанхот
[2]…
— Десять! — вмешалась Изотова.
— Давайте, давайте, голубки… По родительским гнездышкам! Вон, через пирс Арчибальд стоит, дуйте к нему. Или к Остапу на «Пегас». Порт большой, с кем поговорить найдете! Или вечерком в ресторацию на морвокзал приходите, там Гриня крутится… Помнишь Гриню, Олежка? Ему предложите, и его братве… Процентов за десять в вашу сторону.
— Ты же знаешь, почему мы пришли к тебе? — спросила Изотова своим «подкожным» голосом.
— Я-то знаю. А вот вы — знаете?
— Мы же старые друзья… — неубедительно проговорил Ельцов.
— Друзья? — переспросил Губатый ухмыляясь, как Анжела Дэвис
[3] в молодые годы. — Ну, да… С Ленкой — это да. Можно сказать, друзья. Только при чем здесь это? Давайте так — борщ отдельно, мухи отдельно. То, что вы предлагаете, бизнес. Стремный, гнилой, бредовый, но бизнес. И все сопли, слюни и поллюции с фелляциями тут побоку. Вы мне предлагаете устроить цирк в разгар сезона. Бросить нахер работу, которая меня кормит, и играть с вами в казаков-разбойников. За это мне с барского плеча предлагается аж пять процентов. Так вот, я вам отвечаю — нет. Хотите — бесплатно на лодке покатаю, в память о… — он посмотрел на Ленку и вспомнил, как ее пятки, гладкие и твердые, скользили по его спине, и блестели под светом неверной южной луны белки закатывающихся глаз, — дружбе. На рыбалку свожу. Посмотрим красоты побережья.
— Зае…л! — сказала Изотова. Ленка всегда была острой на язык, но сейчас матерные слова слетали с ее уст настолько естественно, что Леха даже удивился. — Кончай выпендриваться, Пименов. Ты прекрасно знаешь, что сунься мы куда-нибудь и все, пиз…ц, приехали. Если там, на дне, и есть что-то, то нам его не видать, как своих ушей. Выпотрошат, как курицу, и бросят в овраги за Цемдолиной
[4].
— Это сейчас не модно, — Губатый достал из рундука кожаный кисет с контрабандным табаком и короткую пенковую «носогрейку». — Народ теперь правильные фильмы смотрит. Делают так. Берется тазик, в него ставится воспитуемый, потом на ноги воспитуемого, в этот самый тазик, льется жидкий цемент. Цемент застывает. Обычно, к этому времени воспитуемый уже полностью осознает, что и кому надо рассказать. Если же нет или в рассказе нет необходимости, человек с тазиком становится скульптурной композицией на дне бухты. Или на рейде. В общем, куда довезут…
— Пугаешь, Пима? — Ленка осклабилась. В ней определенно было что-то от дикой кошки: припавшей к земле, оскаленной, с прижатыми к голове ушами.
В этот момент Губатый четко определил, у кого из этой парочки больше яйца. Конечно, фигурально… Уж он-то совершенно четко знал, что у Ленки там никаких яиц нет.
— Да чего вас пугать? — произнес он безразлично, раскуривая «носогрейку». — Хотите, как-нибудь покажу? Впечатляет… Особенно в первый раз.
— Сколько ты хочешь? — спросил Ельцов.
Изотова опять спрятала коготки и глядела на Леху со знакомыми с юности «чертиками» в черных глазах.
— Равную долю. Треть… — выдохнул Леха вместе с дымом.
— Хороший аппетит, — заметила Ленка с ухмылочкой.
— Не жалуюсь, — согласился Пименов. — Море, свежий воздух, знаешь, постоянно хочется кушать.
— Давай — двадцать! — предложил Олег. — Ты представляешь себе, сколько это денег?
— Много, наверное, — отрезал Губатый. — Треть.
— Двадцать пять! — выпалил Ельцов. — Совесть имей!
— Треть! — твердо сказал Леха, глядя на Изотову сквозь повисший в каюте дымок. — Или дуйте к Арчибальду. Поторгуетесь.
— Ты так и хочешь нас трахнуть! — произнес Ельцов жалобно.
— Не обобщай, — возразил Пименов. — Ты меня не привлекаешь…
Ленка опять улыбнулась.
Губы у нее были пухлые, красивые и яркие даже без помады. Розовый острый язычок вынырнул изо рта и прошелся по кругу, увлажнив кожу до блеска.
