Коридор утыкался в гостиную и раздваивался. Правый рукав уходил на кухню, а левый вел дальше. По правую руку располагались три высоченные, на три четверти высоты потолка двери, частично облупившиеся от старости. Там скорее всего располагались кладовка и туалет с ванной. По левую руку дверей было две. Как выяснилось во время осмотра — они вели в спальни. Мебели в комнатах почти не было, а та, что была, обветшала до крайности. Только добротные стол и стулья в гостиной да монументальный буфет из коричневатой фанеры, занимавший одну стену на немаленькой кухне, выглядели вполне пристойно. На обоях остались темные пятна от украшавших их некогда картин. Тяжелые портьеры, набитые пылью до полной потери цвета, свисали с массивных латунных карнизов, пропуская в комнаты лишь мизерную часть солнечного света, бьющего в окна. Казалось, что и кислород, находящийся в квартире, состарился и выпал на пол мелким серым порошком. Савенко стало трудно дышать. Он вспомнил о турундах, закрывавших ноздри, и вытащил высохшие ватки прочь. Теперь запахи, наполнявшие квартиру, дошли до него в полном объеме, а не урывками, как раньше. Превалировал запах старого обойного клея — вот почему он вспомнил о клейстере, которым в детстве пользовались для того, чтобы резаной газетной бумагой заклеить на зиму окна. И еще — тяжелый запашок мокрой извести и старой пыли. И сигареты. Точно. Запах сигарет. Хороших сигарет.
В комнаты давно никто не заходил — об этом говорил нетронутый слой серой пудры на полу. Никто не пользовался туалетом и ванной — в покрытой ржавыми потеками раковине кверху ногами лежал дохлый огромный черный таракан.
Савенко вернулся к кухне. Тут запах сигарет был сильнее. И, как ни странно, практически отсутствовала пыль на полу — как будто ее сдули или убрали. То же самое было в гостиной. И возле явно самодельных книжных полок на истертом паркетном полу Сергей увидел грудку серого пепла, упавшего с кончика сигареты.
На поиск рычага, открывающего дверь, у Савенко ушло не более двух минут. Собственно говоря, и рычага-то никакого не надо было — просто одна секция могла поворачиваться вокруг центральной оси, если, конечно, нажать на выключатель, который ничего не зажигал, а освобождал собачку, удерживающую полку в закрытом состоянии.
Из приоткрывшегося пространства хлынул белый электрический свет, стали слышны бубнящие голоса — работал телевизор и запах дыма стал настолько явным, что создавалось впечатление, будто кто-то закурил в комнате.
Алекс не курил, это Савенко знал четко. Ни разу за две недели он не видел его с сигаретой и не слышал даже запаха табака. Только жевательная резинка, которую тот закидывал в рот сразу по две подушечки. Наверное, пекся о своем здоровье — фитнес, утренние пробежки, витаминный напиток, немного протеина. А вот не представившийся сантехник (мода у них такая, что ли?) — тот курил много и неразборчиво, как многие люди из старшего поколения, а он был старше Савенко на несколько лет, как минимум. И пахло от него, как от плевательницы в вокзальном туалете, но тут уж скорее для маскировки. Сигареты тут были, пожалуй, ни при чем. А вот желтые пальцы на ухоженных руках и чуть желтоватый налет на зубах однозначно указывали на курильщика.
Проем вел в кладовку соседней квартиры, входная дверь в которую, по расчету Сергея, выходила в следующий подъезд. Под потолком кладовки горела стоваттная лампа, дверь, ведущая в коридор, была закрыта неплотно. Сомнений не было — Алекс и его напарник находились там.
Савенко снова посмотрел на часы. Несмотря на то, что время тянулось для него бесконечно, с момента, как он расстрелял входной замок, прошло всего шесть минут.
Он шагнул обратно в пустующую квартиру, прикрыл потайную дверь и вышел в наполненный затхлым воздухом коридор.
На экране телефона горел стандартный логотип Киевстар, а не один из многочисленных патчей с предоплаченным сервисом. Батарейки у мобилки были разряжены наполовину, но Савенко не собирался говорить часами. Этого времени у него в распоряжении не было.
Он наконец-то выдрал из промежности осточертевший мокрый памперс и швырнул его в угол, помыл руки в туалете, отправив дохлого таракана в последний путь по канализации вместе со струей ржавой воды, и с отвращением ощутил касание к коже в районе ягодиц мокрой ткани брюк.
Потом он набрал номер Оксаны и, когда она ответила на вызов, тихо сказал:
— Это я.
— Сереженька, — всхлипнула когда-то несгибаемая супруга и тихо заплакала в трубку. — Сереженька, слава Богу, что ты позвонил!
Глава 5
— У нас нет другого выхода, — сказала она. — Что прикажешь? Сидеть тихо, как завещал великий Алекс?
— Ну уж нет, — сказал Савенко, — конечно, нет. Но для того, чтобы хоть что-то делать, надо представлять общую картину. А ее нет.
Они разговаривали в их офисе на Красноармейской, в кабинете Оксаны, который только что прошерстили вдоль и поперек сотрудники одного из охранных агентств. «Прослушек» в кабинете не было, но уходящие высокооплачиваемые специалисты оставили несколько джаммеров, чтобы исключить считывание звука со стекол и активизацию пассивных устройств некоторое время спустя.
— Мы не знаем ничего, — продолжил он, кружа вокруг кресла, как игрушечная модель самолета, закрепленная на шнуре, вокруг хозяина. — Ни кто они, ни откуда они. Что мы вообще знаем, кроме того, что приперся к нам тип, назвавшийся Алексом, и заказал мне госпожу премьершу. Может быть, мне надо было сломя голову лететь в СБУ и рассказывать эту безумную историю, но…
— Дети, — напомнила она.
— Да. Дети. Это то слабое место, которое и искать не надо. Дети. Что мы еще знаем наверняка, кроме того, что Саша и Натка действительно у них?
— Ничего, — сказала Оксана, подумав несколько мгновений.
— Мы знаем ровно столько, сколько мы должны знать. Обрати внимание, он не просил меня не рассказывать тебе ничего. Более того, он сделал все, чтобы я рассказал тебе о своем прошлом, которое я сам начал забывать. Зачем? Разве одного похищения ребят недостаточно?
Она покачала головой. Тогда Савенко стал напротив жены через стол и, опершись о столешницу, приблизил свое лицо к ней максимально, как только мог.
— Они же психологи, Ксана! Становится известно то, что я скрывал много лет. В семье трение, дискомфорт. Если ты оттолкнешь меня, возникнет еще больший дискомфорт, я буду морально подавлен и стану легкой добычей нашего друга с могучей челюстью. Если ты простишь меня, то на крючке мы оба, ибо нет более преданного друга, чем только что простившая женщина. В любом случае он в выигрыше. Дети — могучий финальный аккорд, прекрасно выверенный во времени.
— Значит, ты уверен, что это ГБ?
Он печально улыбнулся.
— Нет, не уверен. Их люди сейчас могут работать на кого угодно, обладающего ресурсом. Алекс — ГБшник, СБУшник — назови как угодно. Но я не знаю, работает ли он на державу за персональную кормушку или на частных лиц, за хорошие деньги. И никто не знает. Профессионал не перестает быть профессионалом, когда работает по найму. Но еще один парадокс — заказчиком может быть кто угодно. И держава в том числе. У Регины Николаевны враги везде. Единственный, кто к ней хорошо относится, — это колорадский жук. И то потому, что за этот год она им не занялась, времени не было. Вот он ее заказать не мог — ему не за что обижаться. А остальных госпожа Сергиенко опустила под плинтус. И частных лиц, и государственных деятелей. Так что велик список, Ксана! Тут дело в другом…
