– Мы не на торжище, – отрезал волхв. – Ваше божество стоит гораздо дороже. Да Юмалла просто бесценен! Поэтому мы не отступим. И благодарите нас за то, что мы не запросили вдвое больше. В общем, решайте.
Рогволд и другие русы уважительно отошли в сторонку, а между жрецами чуди завязался жаркий спор. Никто не знал их языка, поэтому никого не интересовал набор чуждых слов и звуков. Впрочем, за старого волхва Морав не поручился бы, что ему неведом язык чуди, но его лицо было бесстрастным и отрешенным.
Наконец жрецы приняли решение. Оно явно далось им нелегко.
– Мы согласны… – глухим, поникшим голосом сказал главный жрец Юмаллы.
– Что ж, так тому и быть, – одобрительно кивнул Рогволд. – Мы готовы ждать выплаты до весны. Но не дольше!
– Ждать вам не придется, – сухо ответил жрец. – Мы заплатим здесь и сейчас.
Морав едва не рассмеялся. Его переполняла радость. Значит, столь внушительный флот чуди прибыл не сражаться с русами, а чтобы охранять Юмаллу после выкупа! Ведь никто не мог дать гарантию, что на обратном пути судно с бесценным грузом не перехватят варяги. Выходит, жрецы чуди точно знали, что русы не уступят. Они сомневались лишь в одном – в целости идола. Ведь русы вполне могли переплавить его на гривны
[46]. А Рогволд хорош… Мудрейший из мудрейших!
Морав перевел взгляд на Яролада и заметил, что вождь был ошеломлен и приятно поражен таким поворотом дела. Он уже думал, что придется сражаться с чудью и что много воинов падет в бою. А для тверди и немногочисленного племени русов это сражение с превосходящими силами противника могло обернуться катастрофой. Но и отступать никак нельзя было. Иначе русы утратили бы то моральное превосходство над соседними и дальними племенами, которое было завоевано в многочисленных битвах. От одной фразы «Русы идут!» на врагов нападала дрожь, и многие предпочитали уклониться от боя, а то и сдаться. А тут – русы испугались чуди и отдали свою воинскую добычу. Слух об этом мигом разлетится по берегам Варяжского моря. Кто тогда будет уважать русов? Никто! Нет, это немыслимо!
По зову главного жреца к берегу пристало еще одно судно. Дюжие слуги жрецов затащили тяжелые корзины с серебряными слитками и золотыми монетами (плата за жертвенную чашу своего божества) в твердь, и началось взвешивание. Юмаллу подняли из землянки на поверхность, причем это сделали не русы, а жрецы чуди, которые полностью завернули свое божество в холст, и оно стал похожим на кокон, – чтобы идол не мог видеть надругательства над своей священной персоной, когда его меняли по весу. Большие рычажные весы, которыми пользовались купцы, всегда были наготове, поэтому взвешивание не заняло много времени.
За чашу жрецы чуди заплатили золотыми византийскими солидами
[47], франки называли их безантами. Едва стрелка весов остановилась посредине, уравновесив идола и груду серебряных слитков, черноризцы подхватили Юмаллу на руки и почти бегом направились к воротам. Они даже не подумали вежливо попрощаться, только главный жрец (он шел замыкающим, налегке) вдруг на мгновение приостановился и вперил свои немигающие зенки в Морава, который как раз оказался неподалеку.
Юноше показалось, что в него полетели черные стрелы. Огромным усилием воли он сумел поставить заслон Силе, исходящей из глаз жреца Юмаллы, и тот, резко мотнув головой, словно прогоняя наваждение, пошел дальше. Но уже у самых ворот жрец резко обернулся и бросил еще один взгляд в сторону Морава. В нем явственно читалась угроза.
Неужели жрец опознал в нем главного виновника похищения Юмаллы? Ну, это вряд ли, успокаивал себя Морав. Скорее всего, он почувствовал Силу, исходящую от чересчур напряженного Морава, который думал, что в переговорах Рогволда со жрецом Юмаллы решается его судьба.
И неожиданно он оказался прав в своих предположениях. Едва флот чуди поднял паруса и отправился к родным берегам, сначала раздался всеобщий вздох облегчения, а затем послышались радостные крики. Как-то так получилось, что «волки» оказались в кольце гогочущих дружинников, которые хлопали юнцов по плечам и проявляли братские чувства. Еще бы – совершенно бесполезный идол из-за решения Рогволда запереть его в землянке вдруг принес целую кучу серебра! Такое богатство! О-ей!
– Слушайте все! – возвысил голос Яролад. – Объявляю пир на три дня! Яромир! – позвал он своего близкого родственника и по совместительству ключника воинской дружины. – Прикажи выкатить из моего погреба бочки с медовухой и сурицей! А ты, большуха
[48], – обратился он к своей жене Чаруше, – созывай женщин и чтобы к вечеру стол был накрыт.
Ответом ему был дружный рев луженых глоток: «Пир! Пир! Слава „волкам“, слава Мораву!» Пирушка – это было именно то, что требовалось после недавних треволнений. Что ни говори, но даже самые смелые дружинники испытывали смущение перед силой чуди. Слишком много кораблей, полных воинов, пригнали жрецы Юмаллы к берегам русов. А ведь в тверди была, считай, половина мужей, способных держать оружие. Остальные вои или не вернулись из похода, или промышляли зверя в дальних лесах.
Мало того, редко кто из военачальников сомневался, что и в лесу могли таиться отряды этого колдовского, чрезвычайно скрытного племени. А уж чудь умела сражаться будь здоров. И тут такая несомненная удача с большим прибытком, который сам упал в руки, как созревший плод яблони-дички, без кровопролития. И кто главный виновник такого везения? Его и искать не нужно – вот он! Ай да Морав! Ну, молодец!
Теперь все обратили взоры на виновника незапланированного торжества, который не знал, куда спрятаться от такого повышенного внимания к своей персоне. Общее мнение выразил все тот же вождь Яролад:
– А не пора ли нашим молодым «волкам» принять посвящение в боевую дружину?
– Пора, пора! Давно пора! – закричали дружинники и ударили в щиты рукоятками мечей и обухами топоров; над твердью раздался грохот, будто начались зимние шторма. – Достойны! Будут нам верные други!
