Столбняк, сковавший все тело мальчика, прошел, и он юркнул в прибрежные кусты. А затем во всю прыть помчался к тверди, благо заря разгоралась быстро и лес возле берега не был густым. Насквозь продуваемый ветрами сосняк не имел подлеска, поэтому Мораву даже не пришлось искать тропу.
Отбежав подальше от мыса, мальчик остановился, перевел дух и, набрав воздуха, сымитировал брачный призыв филина-самца:
– Гуу-у! Гуу-у! – И так несколько раз; а затем, передохнув, Морав продолжил свои упражнения: – А-ак! А-ак! Ха-аха! Ха-аха!
Так кричат филины возле гнезда, когда их что-то беспокоит.
Это был сигнал военной тревоги, известный всем русам. Он подавался лишь в ночное время. Морав некоторое время изображал крики филина, в отчаянной надежде, что ночные дозорные на валах тверди услышат его и посчитают заранее оговоренное количество уханий филина, пока не получил ответ – голос совы-сплюшки: «Сплю-у! Сплю-плю!» Он прозвучал громко – даже слишком громко – и отчетливо.
Обрадованный Морав – дозорные его услышали и поняли! – побежал дальше в надежде спрятаться за валами прежде, чем к ним доберутся варяги. От отца он знал, что морские разбойники во время набега действуют исключительно быстро, а значит, нужно было поспешать.
И все-таки он не успел. Его подвело переполнявшее душу чувство радости, что в свои малые лета он сумел помочь соплеменникам, предупредив их о страшной опасности. Мальчик не сомневался, что его поступок будет оценен должным образом жителями городища, и от этого предвкушения предстоящих почестей он не бежал, а летел как на крыльях, чего нельзя было делать ни в коем случае. Его неожиданно постигла беда, которая скрывалась под землей.
Русы не выставляли дозоры в лесу по ночам, опасаясь нечисти. Тем более что на них давно никто не нападал, за исключением лазутчиков викингов, которые убили семью Морава. Но после этого случая были приняты дополнительные меры безопасности. Русы окружили свою твердь ловушками, заметить которые ночью было очень трудно. Да и днем отыскать их мог только опытный следопыт. В одну из таких западней и угодил мальчик.
Ловушки вокруг городища существовали с незапамятных времен, и все русы помнили, где они расположены. Время от времени старейшины собирали детей, достигших определенного возраста, который давал им право на свободный выход в лес, и проводили своеобразные экскурсии, показывая им западни, ловушки и капканы – во избежание несчастий. Затем принимали «экзамен», чтобы проверить, настолько твердо усвоен урок. Если малец путался, его отправляли на год в женское общество, что было большим стыдом для будущего воина. Поэтому науку ловушек все воспринимали очень серьезно. Таким способом воспитывались отменные следопыты, которые могли распознать западню не хуже волков, повинуясь внутреннему чутью.
Морав тоже знал все, что полагается знать подрастающему поколению. Тем более что в лесу ему приходилось бывать гораздо чаще, нежели другим подросткам. Рогволд учил его, кроме всего прочего, еще и знахарскому ремеслу, ведь любой волхв должен быть прежде всего врачевателем. Мораву приходилось днями рыскать по лесу в поисках целебных трав и кореньев, особенно по весне, когда растения имели наибольшую целебную силу, а затем отчитываться перед Рогволдом, рассказывая ему о их свойствах и повторяя составы многочисленных настоев и отваров, которые он должен был знать назубок.
Но после нападения викингов на его семью были сооружены дополнительные ловушки, а дети ходили в лес только в сопровождении вооруженных взрослых. Мораву было известно их расположение, однако огромное напряжение сыграло с ним дурную шутку. Чтобы сократить расстояние, он побежал напрямик, по одному из ответвлений тропы, – и угодил в яму, на дне которой торчал заостренный кверху кол. Уже проваливаясь сквозь легкий, плетенный из тонкого хвороста щит, маскировавший западню, Морав вспомнил о ее существовании, но было поздно.
Ему здорово повезло, что он не был взрослым мужчиной или каким-нибудь крупным зверем (которые тоже часто попадали в ловчие ямы), иначе Морав нанизался бы на кол, как рыба на костяной кукан. Мальчик лишь порвал одежду и немного ободрал бок. В яме было тесновато даже для него, а ее большая глубина не давала никаких надежд выбраться на поверхность самостоятельно. Морав опустился на корточки и безутешно (правда, беззвучно) зарыдал. Это же надо так глупо опростоволоситься!
Порыв отчаяния прошел быстро. Морав неожиданно вспомнил, что говорил по такому поводу Рогволд: «Утопающий хватается за соломинку. А уж волхву тем более не пристало терять самообладание в сложных ситуациях, ведь на него равняется племя. Из любого положения есть выход. Нужно лишь хорошо подумать».
Морав мигом успокоился и осмотрелся. Выкопать ножом ступеньки, чтобы выбраться из ямы, не представлялось возможным – она сужалась кверху. Тогда мальчик обратил внимания на древесные корни, которые свисали вниз бахромой. Ловушка была свежей, поэтому они не успели высохнуть, и, несмотря на то что были тонкими, вес Морава вполне могли выдержать. Но как к ним добраться?
Мальчик несколько раз подпрыгнул, однако достать до корневищ не смог. Тогда он обратил взор на толстый кол, вкопанный в дно ямы. Немного подумав, Морав с удовлетворением кивнул и, обхватив его руками, добрался до острой верхушки. Достав нож, он срезал острие, придерживаясь руками за стенки ямы, встал одной ногой на крохотную площадку при вершине кола, и, собрав все свои силы и мужество, прыгнул вверх.
Есть! Морав вцепился одной рукой за плеть самого длинного корневища; к большой его радости, оно лишь немного опустилось вниз, но не оборвалось. Перехватившись другой рукой, он забрался наверх и упал возле ямы, чувствуя, как сильно заколотилось в груди его сердечко. Но разлеживаться долго было недосуг, и мальчик побежал дальше. Он очень торопился, так как уже наступил рассвет.
Конечно же, Морав опоздал. Возле тверди уже шел бой. Спрятавшись в кустарнике, который рос на лесной опушке, он с отчаянием наблюдал, как многочисленные варяги, подняв на руках штурмовые лестницы, лезли на валы, притом в нескольких местах, чтобы осложнить русам оборону, ведь в таком случае они должны были распылять свои силы. Идти через ворота варяги не решились, так как их защищали лучники на двух башнях, к тому же они торопились захватить твердь с наскока, понадеявшись на неожиданность нападения, поэтому даже не стали сооружать таран.
Варяги, закрываясь от обстрела сплетенными из хвороста большими щитами, уже почти добрались до кольев изгороди, когда на них обрушились потоки воды. Осажденные поливали крутые глиняные склоны, которые мигом стали очень скользкими. Варягов словно ветром сдуло. Они беспорядочно катились вниз кубарем, бросая щиты, чем тут же воспользовались лучники русов. Туча стрел накрыла барахтающихся у подножия вала морских разбойников, и добрый десяток из них отправился в свою вожделенную Вальхаллу
[13].
