– Мы до сих пор на самом деле остались в тех же классах, – мрачно говорит Гринвуд-старший. – Когда вы вместе так долго, неизбежно всплывают весьма конфузящие групповые снимки десятилетней давности, когда мы были подростками и пробовали разные прически и прикиды, над которыми сейчас в открытую смеялись бы на улице.
В ту эпоху, конечно, безраздельно властвовали челки («Ты буквально приносил парикмахеру фотографию Моррисси и говорил: сделайте мне вот так»), и, если On A Friday и напоминали The Smiths визуально, то вот с музыкальной точки зрения они себя еще не нашли. Четверо остальных вспоминают, что пленки с ранними композициями Тома Йорка были «шизофреническими».
– На одной песне, Rattlesnake, были только барабанный луп, который Том сам записал дома на магнитофон, довольно хреновые скрэтчи поверх него и вокал типа Принса, – вспоминает Джонни Гринвуд. – На The Chains была виолончель, а это автоматически означало, что песня звучит похоже на Waterboys. What is That You See – настоящее бешенство заводящихся гитар. Услышав ее, я понял, что Том пишет замечательные песни, и именно этим хочу заниматься и я.
Тем не менее амбиции младшего Гринвуда оказались расстроены – группа не слишком горела желанием принимать его в свои ряды. Его называли «не по годам развитым талантом», и он сыграл для своих будущих товарищей по группе на куче инструментов, чтобы впечатлить их. По словам Фила Селуэя, Джонни сидел на сцене «с губной гармошкой, ожидая своего звездного часа» на первом концерте On A Friday в оксфордском «Джерико-Таверн» в 1987 году.
Затем все музыканты разошлись по колледжам и университетам, так что в студенческие годы репетировали они только во время длинных летних каникул. Тем не менее On A Friday развивались семимильными шагами, и к лету 1991 года, когда появилось их первое настоящее демо (в 1992 году оно вышло как миньон The Drill), в «Джерико-Таверн» вдруг стали толпами набиваться люди из A&R. Буквально через несколько недель On A Friday подписали контракт с Parlophone и, «чисто от стыда», переименовались в Radiohead.
* * *
Стиля у группы не больше, чем на параде идентичности полицейских, а разброс в росте и телосложении настолько огромный, что Эд O’Брайен, наверное, возвышается над Томом Йорком на целый фут, так что поначалу, после выхода первого альбома Pablo Honey Radiohead с трудом удавалось привлекать к себе внимание, потому что все взгляды были обращены на другие, лучше дружившие с модой группы.
Когда второй сингл, потенциальный классический хит Creep, впервые вышел в Великобритании, особого успеха он не снискал. Как Fixx до них и Bush после них, Radiohead пришлось пережить унизительное время – на родине их не признавали. А вот в Америке полюбили: Creep превратилась в настоящий «гимн слабаков» после долгой и мощной ротации на университетских радиостанциях. К тому времени, как Radiohead впервые приехали в Штаты на гастроли, Creep уже попала в топ-40 журнала Billboard, и летом 1993 года мутантское гитарное жужжание и летящая мелодия звучали из автомобильных радиоприемников и окон квартир по всей Америке.
Следующий сингл, бодрящий Stop Whispering, не смог добиться такого же успеха, и группа обнаружила, что выступает перед полными залами, которые хотят слышать всего одну песню. На какое-то время Йорк переименовал песню в Crap («Дерьмо»).
– Тогда у них на пике популярности был так называемый альтернативный рок, – вспоминает Йорк. – Унылые программные директора из восьмидесятых сами с трудом представляли, что же ставят в эфир, и Creep от этого пострадала. Песня была хорошей, но после нее нам сказали: «Так, сделайте, пожалуйста, еще что-нибудь такое же, потому что программные директора хотя бы понимают такую музыку», а мы такие: «Нет, простите».
– Мы не знали, что в Америке считается нормальным, – размышляет Джонни Гринвуд. – Мы поехали туда, включили MTV, а там раз за разом играет Creep. И подумали: «О, это круто».
– К нам очень хорошо там относились, потому что Creep стала большим хитом, – добавляет Селуэй. – Stop Whispering такого же успеха не добилась, так что мы познакомились и с более циничной стороной Америки.
– Мы были просто в истерике, – решает O’Брайен. – То хихикали, то чувствовали себя реально ужасно. Нас бросало из крайности в крайность.
К сожалению, как раз в это время Radiohead, на которых заметно давили, чтобы они сделали что-нибудь с имиджем, превратились в волосатую рок-группу в обтягивающих штанах, которой, как им казалось, их видела Америка. Джонни Гринвуд и Йорк даже согласились поработать моделями для американских модных журналов; последний для этого нарастил адскую копну волос.
– Я был рокером, – вздрагивает фронтмен и растерянно смеется. – В тот период много всего было, но, пожалуй, волосы – это худшее. Поездка вообще вышла очень странной, потому что в нас внезапно увидели выгодную инвестицию и стали закидывать нас деньгами. Это продолжалось недостаточно долго, чтобы по-настоящему нас испортить, но, полагаю, на какое-то время все-таки выбило из равновесия.
Самым позитивным последствием американского успеха Creep стало то, что после переиздания сингла в Великобритании он вышел на седьмое место. Негативным – то, что Radiohead едва не стали считать группой одного хита. Они немедленно приступили к работе над The Bends, альбомом, названным в честь драматичных побочных эффектов от взлета, возникающих слишком быстро. Балансируя между коллажами из закольцованных фраз а-ля Zooropa (Planet Telex), фолк-роком (Fake Plastic Trees) и тихих, атмосферных композиций (Bulletproof), альбом надолго сумел отвлечь внимание слушателей, которые вскоре забыли о существовании Creep. Америка, конечно, так и не сумела по-настоящему понять этот альбом.
– Знаете, многие считают, особенно здесь, что Radiohead популярна в Америке, – объясняет O’Брайен. – Radiohead не популярна в Америке. Мы выпустили там сингл Fake Plastic Trees, его поставили на радиостанции. Радио опросило своих слушателей – мужчин возрастом от 18 до 25 лет, владельцев полноприводных джипов, – и эта песня заняла в опросе последнее место. У Radiohead был один поп-хит в Америке, и на этом все.
– И они его все равно уже не помнят, потому что у них диапазон внимания как у насекомых, – мрачно бормочет Йорк. – Наш так называемый успех в Америке позволил нам многое сделать, но еще мы из-за него почему-то оказались кому-то что-то должны. Причем я так и не понял, кому и сколько.
* * *
Radiohead всегда подают себя как трезвенников, любителей Evian, которые не прочь перекинуться в бридж в гастрольном автобусе, и тем самым в пух и прах разносят имидж типичных рокеров с алко-нарко-вечеринками и групи. Однако убийственный восемнадцатимесячный гастрольный график не обошелся без жертв.
Группа в определенной степени страдает одержимостью, и особенно это заметно на концертных выступлениях. Джонни Гринвуд играет на гитаре с такой яростью, что сам не замечает, как раздирает пальцы до крови. Недавно он начал носить на руке лангетку – это, конечно, можно счесть уникальной частью образа гитарного героя. Но Гринвуд настаивает, что его заставили ее носить, потому что из-за его манеры игры врачи обнаружили травму от повторяющейся нагрузки. А еще он с удовольствием напоминает, что громоздкие наушники, которые он не снимал всю вторую половину турне The Bends, – это промышленная защита ушей, которую ему порекомендовали после того, как из них начало течь.
